Блог | Три встречи с Чавесом
Чавес ушел". Я написал это в своем блоге, и только потом понял двусмысленность этих слов. В августе 2005-го года, когда мы прилетели в Каракас, этот город на каждом шагу распевал куплеты популярной песенки, с припевом "Chavez no se va!" – "Чавес не уйдет!". Предвыборный лозунг сторонников президента стал лозунгом всего разношерстного массового народного движения, которое персонифицировала в себе личность этого человека. Этот лозунг выкрикивали даже говорящие венесуэльские попугаи. Его писали на стенах бедных кварталов, которые ласточкиными гнездами лепятся на горные склоны. Его повторяли на митингах, собраниях и концертах, – и, что гораздо важнее, его часто произносили люди, с которыми мы общались в те дни.
Нам было понятно, что значили для них эти слова. Те, кто говорил: "Чавес не уйдет", видели в этом лозунге гарантию необратимости социально-экономических процессов, получивших известность под названием "боливарианская революция" – гарантию того, что реформы, которые в корне изменили жизнь миллионов граждан этой страны, не будут свернуты, и, что самое главное – получат свое дальнейшее продолжение.
Суть популярности Чавеса заключалась именно в этом – а вовсе не в его пресловутой харизме или в его действительно выдающихся качествах политического бойца. Несмотря на множество ошибок и бюрократических глупостей, его правительство сделало главное – на деле перераспределило нефтяные доходы в пользу большинства граждан Венесуэлы, создав базис для реализации своей программы, невзирая на ожесточенное сопротивление элит. Социальные реформы, которые обещал Чавес, не остались предвыборными лозунгами, как это обычно бывает в современной политике. Это было видно на каждом шагу – и в трущобных городских районах, где прокладывали водопровод и проводили подъемники-фуникулеры, открывали бесплатные медпункты, школы, культурные центры, магазины дешевых продуктов и интернет-кафе; и в сельской местности, где мы встречали получивших земельные наделы крестьян, которые ставили фото президента рядом с четками и распятием. Именно поэтому, в апреле 2002 года, когда правые путчисты арестовали Чавеса, отстранив от власти его правительство, миллионы людей вышли на улицы Каракаса – чтобы сказать этим то же самое: "Чавес не уйдет".
Мы видели, как сотрудники "Mision cultura" раздают гражданам книги, напечатанные миллионными тиражами – "Дон Кихот" и другие. Мы спали на железных койках в только что построенных "социальных домах", зная, что это жилье для жителей самодельных трущобных бараков. Эти люди уже вселялись в такие же соседние дома, где накануне отпраздновала новоселье целая коммуна бывших городских партизан-"тупамарос", которые ездили по ночам на грузовиках, выкрикивая речевки и размахивая своими красно-черными флагами. Мы были оглушены и ошеломлены – прибыв из страны, где одураченные политиками массы послушно разыгрывали опереточный фарс Майдана, мы увидели, то, что действительно заслуживало названия "революция" – зримые практические преобразования в области социально-экономической, общественной и культурной жизни, которые осуществлялись за счет низовой активности граждан, согласно базовым принципам боливарианской конституции 1999 года. То, что казалось издалека "половинчатыми реформами", которые язвительно поругивали маргинальные пикейные жилеты в нашем постсоветском левом мирке, на поверку оказалось масштабным, захватывающим дух процессом – пускай и полным неизбежных противоречий, не всегда описанных в правильных схемах правильных книг.
"Действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние" – эти слова из "Немецкой идеологии" то и дело вспоминались мне в Венесуэле. Чавес был символом этого движения.
Спустя год мы вновь слушали Чавеса – на встрече латиноамериканской солидарности в Вене, где он выступал вместе с Эво Моралесом и представителями крестьянских движений Бразилии и Аргентины. Ныне покойный Кива Майданник, выдающийся левый латиноамериканист, говорил нам о том, что Чавес изначально стремился предать венесуэльской революции характер международного процесса, сделав это принципом своей внешней политики. За считанные годы это позволило полностью изменить политическую карту Латинской Америки. Венесуэла, которая прежде была традиционно отсталой, всегда зависимой, глубоко провинциальной страной, превратилась в страну-символ и ориентир, выказывая всемирно-историческое значение событий, происходивших там в эти годы.
Потом Чавес выступил перед левой студенческой молодежью, в бывшем цеху одного из венских заводов, вместе с Алейдой Гевара – дочерью Че. Прекрасно чувствуя аудиторию, он говорил здесь не так, как в Каракасе, несколько сбавив градус эмоций. И часто ссылался на Маркса, Ленина, Хо Ши Мина и Мао Цзе-Дуна. Чавес сделал темой своей речи известную дилемму Розы Люксембург. "Социализм или варварство". Что выберет в итоге наше человечество? – спрашивал вслед за ней боливарианский президент. Заканчивая митинг, он взял один из наших самодельных флагов, и долго размахивал им с трибуны – а в конце встречи с неподдельным энтузиазмом пел "Интернационал".
Последний раз мы видели Чавеса в Киеве, в октябре 2010 года, во время его единственного визита в Украину, куда он попал проездом, всего на один день, вместе с его нынешним преемником Николасом Мадуро. Пока украинские журналисты ожидали его в ангаре, президент Венесуэлы осматривал производство, внимательно слушая комментарии генерального конструктора Дмитрия Кивы. Несмотря на заметное беспокойство охраны, Чавес обошел работающие цеха, так что его свите приходилось протискиваться между агрегатов, стараясь не наступить на трубы и не споткнуться о кабеля. Здороваясь с рабочими, он часто уточнял у переводчика те или иные технические моменты, особо интересуясь тем, где производятся детали для самолетов Антонова – в Украине, или на предприятиях других стран?
Гигантский самолет "Руслан" произвел на Чавеса огромное впечатление. Он пробежался по его железному нутру, с изумлением разводя вширь руками – чтобы подчеркнуть необъятные размеры этой машины. Чуть позже, когда подошли журналисты, и мой друг Денис задал Чавесу вопрос о перспективах революционных изменений для Украины, он получил от него следующий ответ: "Боливарианская революция позволила Венесуэле научиться ходить на собственных ногах. После того, как мы были колонией, мы обрели свою независимость. Украине также надо научиться ходить на собственных ногах. У нее они есть", – подчеркнул Чавес, показывая рукой в сторону "Руслана".
Даже его личная борьба со смертью стала актом политической борьбы, за которой следили миллионы людей. Первый курс лечения оказался достаточно удачным, частично вернув Чавесу его былую работоспособность. Однако впереди была избирательная кампания с ее физической и эмоциональной нагрузкой – множество встреч и маршей, множество вызовов и проблем, требовавших немедленного решения. Чавес вновь получил поддержку большинства граждан – что в этих условиях означало символическую поддержку всего его политического курса в течение четырнадцати минувших лет. На избирательных участках стояли очереди – люди шли голосовать за смертельно больного и надоевшего многим президента, по-прежнему считая его гарантом социальных достижений боливарианской эпохи. Но напряжение, которым была добыта эта победа, фактически, не оставило Чавесу возможности преодолеть вернувшуюся болезнь.
О Чавесе скажут еще очень много – ожесточенная пропагандистская борьба вокруг этой фигуры будет продолжаться и после его смерти. Но важно напомнить о главном – его революция пришлась на время контрреволюций. Она началась в конце девяностых, после всемирного краха советской системы, в самый разгар триумфального наступления неолиберального капитализма. Нам объявили, что история кончилась, и отныне она будет сводиться к форсированным рыночным реформам и бомбовым ударам авианосных соединений. И в этот момент, в нефтяной стране Западного полушария, традиционно зависимой от имперской митрополии, неожиданно для всех начались обратные процессы антикапиталистической эмансипации. Чавес проводил их в жизнь настолько последовательно, насколько это было возможно в его ситуации – несмотря на постоянное давление внутри и извне страны, масштабы которого вряд ли представляет себе большинство спорящих о нем людей.
Он действовал в исключительно неблагоприятных условиях, но добился в них несравнимо больше достижений, чем кто бы то ни было из других левых с начала девяностых годов. И эти реальные достижения, которые, наверняка покажутся кому-то со стороны недостаточно значительными на фоне великих революций былых времен, были достигнуты через непрерывную жесткую борьбу, в обстоятельствах, которые не приходилось выбирать президенту Венесуэлы.
