Роман Балаян: В Украине есть кино – это парламент

Андрей Рушковский. Сегодня в гостях у "Обозревателя" знаменитый режиссер Роман Балаян. Перечислять ваши заслуги я не буду...

Роман Балаян. Не надо, умоляю.

АР. Все их знают. Но другое дело, что я подумал о том, как говорить. Наверно, не совсем уместно задавать вам просто вопросы – логичнее было бы спрашивать вашего совета. Вот таким вот образом мне хотелось бы нашу беседу построить.

РБ. Нет, лучше задавайте вопросы.

АР. Не хотите советов?

РБ. Нет.

АР. Вы любите упоминать о своей лени...

РБ. Горжусь, не упоминаю – горжусь.

АР. Даже гордитесь ею. И вот у ленивого человека есть время для наблюдения и анализа. Как вы можете оценить эту сумасшедшую ситуацию, в которую мы попали сейчас?

РБ. Я не думаю, что кто-то может эту ситуацию как-то объяснить. Это может объяснить только один человек. Он живет не здесь, обитает в Москве. Я не говорю, кто это, потому что это чужое государство.

АР. Но государство, которое очень активно к нам относится.

РБ. Месяца два назад мы с женой были в Париже. Поскольку языка не знаем, на русском общаемся. И я заметил отношение на ресепшн: а, ну да, приехали!.. Я перестал говорить на русском, говорю на армянском, которого моя жена не понимает. И я подумал: почему я должен стесняться говорить на языке Толстого, Достоевского и Чехова? Мать твою так! Правильно?

АР. Несомненно.

РБ. Ты-то уйдешь, а они останутся, кстати говоря. И их там любят. Там на них тоже воспитаны культурные люди. И вот так довести свою страну, унизить! Говорят зомбировать и так далее... А вот только что звонил Гарик Параджанов, племянник Параджанова. Дядя Рома, говорит, я хочу, чтоб вы знали, что мне стыдно. Потом я перезвонил, потому что я не понял, кто это, я пропустил... Человек семь моих друзей очень близких из Москвы в течение года – вот звонок с одной фразой: Ром, ну ты понимаешь, что мне стыдно? Я говорю: старик, ну, конечно, знаю, чего ты?

АР. Это естественная, но, к сожалению, редкая реакция. Я помню, на меня произвело впечатление от поэта Льва Рубинштейна в Фейсбуке – это была его первая реакция еще на Крым. Он извинился и написал, что ему стыдно за то, что творит Россия.

РБ. А я давал интервью "Эху" - я по телефону, а там сидели – видео. Я не знал, с кем я разговариваю, правда. Ксенью-то я знаю – ту, которая вела. А они мне говорят оттуда – я не понял, кто: Ром, а ты пригласишь какого-то актера, который подписал, сниматься к себе? Я говорю: знаете что, дело в том, что поскольку я часто бывал в Москве ведь и люблю Москву безотносительно от того человека. У меня много там друзей. Я часто слышал даже от тех, кто извиняется сейчас – но они извиняются за войну - что Крым вообще-то, ребята, ну ладно, но Севастополь-то наш, мол, и все такое... И некоторые искренне подписали, потому что они не видели "зеленых человечков". По российскому телевидению ни по одному каналу "зеленых человечков" не показывали – этих вооруженных. А я помню этот ужас: грузовик стоит, двое подошли к какой-то военной части, к ним идет какой-то наш человек. Подходит, а те говорят: "Не подходите лучше!" Ничего этого никто не видел, только мы смотрели... У нас пишут, что техника все время вводится из России. Я хочу понять, это мы снимаем каким-то образом, передаем в мир?

АР. Миру-то, по-моему, это прекрасно известно.

РБ. Слова – это одно. Визуально мы передаем?

АР. А со спутников это разве не видно?

РБ. Спутников у нас нет. Спутники есть у американцев. Вряд ли они в этот момент смотрят туда, откуда идут эти танки.

АР. Я думаю, они давно туда смотрят.

РБ. Хотелось бы, чтобы они видели. Визуально, а не словесно.

АР. Роман Гургенович, как могло это произойти? Как можно легко достаточно народ околпачить?

РБ. Российский народ, российская империя – мы тоже входили туда все – она давно была околпачена все равно. А что вы думаете, при царской власти? Толстой, Достоевский, Чехов случились на сопромате. Если читать их письма – на что они жалуются и т.д. – и не пенять только на советскую ужасную власть, с которой унизили весь народ, убрали тех, кто мыслит. Но это давно. Они же все ненавидят сейчас Петра Первого...

АР. Который прорубил окно.

РБ. Да, вот окно в Европу. Куда нам в Европу?! У нас же отдельная жизнь. У нас другое назначение в мире. А мой один товарищ знаменитый мне всегда говорил – давно еще, до отмены советской власти: старик, ты понимаешь, СССР нужна просвещенная монархия – это единственный путь России. Мы культурнее, чем любой обыватель за границей, кстати говоря, на Западе. Мы больше знаем, мы больше читаем...

АР. Предположим.

РБ. Не предположим, а точно. Я говорю об обывателях. Наш десятиклассник больше знает об Анатоле Франсе, чем в Париже парижанин. Я это пробовал в 90-м году – рассказывал, какие есть французские писатели, драматурги и т.д. Притом в таком обществе, продюсерском – которые кино занимались. Но так унизить огромное пространство... Чаадаев говорил: беда России – пространственная... Я помню, я летел то ли в Иркутск, то ли в Челябинск, Новосибирск или Красноярск. Бывали иногда какие-то огни, а через два часа - еще два часа полной темноты внизу. А что это такое? Стюардесса говорит: а это тундра! Два часа ненаселенной территории, необитаемой, неухоженной. Пространственная беда... Англия же не завоевывала около себя. Вокруг Шотландии – это другой вопрос. Она там в Индии завоевывала, еще где-то завоевывала.

АР. Северную Ирландию все-таки оттяпала.

РБ. Но только Северную Ирландию.

АР. И имела большие проблемы.

РБ. А Российская империя захватывала около себя, около себя расширялась. А это большая беда. Монголы недаром ведь уходили. Они оставляли баскаков – наместников, а сами уходили. Этот баскак брал дань и посылал туда. То есть они не оставались на территории России. И не только России. Другое дело, что они исчезли, по большому счету... Давайте забудем эту тему, потому что я начну гадить в ту сторону. Не хотелось бы. Это ужасно, это страшно...

АР. Хорошо, а выход какой-то может быть?

РБ. Вы знаете, что случится или будет? Никто же не знает. Так я говорю: он знает только, он. Не туда я показываю – горизонтально. Так вот он знает.

АР. А вы думаете, точно знает?

РБ. Конечно.

АР. И что, все идет, как он рассчитал?

РБ. Все идет по плану. Еще в 2005 году этот план был. Может быть, мы сами несколько ускорили его планы – своим парламентом, своими речами, своей резкой риторикой.

АР. Обидели с Олимпиадой.

РБ. Это мы ускорили, наши политики. Но все равно это должно было быть.

АР. Но если говорить о планах, то у него есть такие же планы захвата Техаса и Танзании.

РБ. Это так, припугнуть. У него есть планы насчет Прибалтики, Казахстана, Киргизии, Узбекистана. Ну, Грузии и Армении – понятно. Ладно...

АР. Давайте – к нашим пенатам.

РБ. Давайте наших пинать.

АР. Какое ваше впечатление от изменений в Украине?

РБ. Вчера был пленум Союза кинематографистов, и с трибуны говорят: нету ж кино! В Украине нет кино! Я говорю: как нету? Каждый день. Смотрите парламент. Это такое кино! Правда, я люблю, когда там дерутся, и ужасаюсь этим. Но я и футбол люблю смотреть только, если дерутся. Потому что я футбол не люблю. Не интересуюсь, вернее. А вот когда драка или что – я завожусь, потому что большего они не достойны... Вообще человек, идущий в депутаты – не в обиду им, наверно, есть и другие – но для меня это просто карьерист. Не надо притворяться. А если еще идет человек из моей профессии, из культурной профессии, то это само собой, конечно, вопрос карьеры. Вопрос денежных людей – преумножить, отстоять то, что есть... Как-то странно, вот был же гетман, и в России был царь. Он знал, что он оставляет своему сыну. Правильно? Надо оставить что-то, чтоб был порядок... Поэтому я ничего не знаю в этом деле.

АР. Такая же установка – это то, к чему Россия стремится, к чему тянется. Да, вот у нас получили царя.

РБ. Россия радуется любой драке, любому безобразию, которое у нас иногда происходит.

АР. Это уже в сфере информации.

РБ. Это мы их питаем. Но важно другое, важно, что обыватель не видит перспективы. Человек не знает, когда кончится. А кончится ли? Остановится ли это? Дух может не остановиться, наш дух, потому что мы все-таки защищаемся, у нас духа больше, чем у того, кто нападает. Но я вот не знаю, когда это кончится. Уже я читаю, что американец пишет, что в мае захватят Мариуполь

АР. Это шесть планов захвата Россией Украины.

РБ. Я, единственное, ровно дышу только к добровольцам. Понимаю, что не способен на это – жертвовать своей жизнью ради своей Родины. Я признаюсь в этом. Они меня восхищают, я готов молиться на них и за их семьи. Это всегда здорово, в любой нации.

АР. Все-таки как дальше двигаться? Вот Порошенко вам предлагает стать своим советником, предположим...

РБ. Нет, мне нельзя такие вещи предлагать.

АР. А если представить? Давайте вообразим. Вы же человек творческий.

РБ. Я не смогу сказать, что в политике надо делать, чтобы что-то случилось к лучшему. У меня этого нету. Я не думаю, что я в этом умен. Я могу ставить только вопросы: ребята, когда? что такое? Но говорить, как? Этого я не знаю. Это надо определенное мышление, политическое мышление. Это мне чуждо. Я могу только возмущаться или восхищаться – две ипостаси.

АР. Вы давно последний раз восхищались?

РБ. Уже не помню... Не могу сказать, когда. Я понимаю, что, может быть, я не то говорю, что вам хочется услышать, но просто это не моя тема. И я в этом похож на всех. Любой будет говорить то, что я сейчас говорю.

АР. Не совсем. Тогда давайте немножечко о творчестве. Можно ли им заниматься в нынешних условиях?

РБ. Тоже не та тема. А зачем?.. Нет, сейчас время публицистики. В газетах, на телевидении, в документальном кино. Потому что художественный фильм о сегодняшнем – это слишком рано. Надо осмыслить... Мне все-таки много лет, и снимать фильм просто, чтобы он в двух кинотеатрах прошел и собрал 500 человек, - мне это неинтересно. Меня спрашивают: а когда же вы? вы же говорите, что у вас там сценарий и все такое... Тем более, у меня нет проблемы насчет денег, мне не нужны государственные деньги – я достану деньги. Уже от одних отказался. До этих событий российский был продюсер. Сейчас, естественно, ни я не могу ему сказать, что, старик, давай, ни он, конечно, не может сказать, что давай работать. Но не важно, и здесь есть... Снять фильм для фестиваля? Вряд ли сейчас сумею. А если бы даже сумел, но это мне неинтересно. Это интересно до 40, знаете там, до 50. А в моем возрасте хочется быть понятым, услышанным. Меня больше интересует, как ни странно... Все три последних сценария, которые валяются у меня, это об униженных и оскорбленных. Вот я хвастаюсь - я думаю, что я – человек намного интереснее, чем режиссер. Мне важно, чтобы как о человеке обо мне говорили хорошо. Я не стараюсь, что-то делать, чтобы говорили хорошо... В Армении я давал интервью, и эта девушка говорит: а чего вы не снимаете армянский фильм? Я говорю: но у вас столько неработающих, неснимающих. - Нет, но вы же должны что-то снять для Армении! - Я говорю: девушка, ну я же уже сказал. - Но вы же должны что-то сделать для Армении! – Я говорю: я очень много делаю. – А что вы делаете? – еще плечами так повела. – Я говорю: вы понимаете, я так себя веду вне Армении уже много лет, что всюду думают, что все армяне – такие хорошие ребята, как Рома Балаян. (Смеются.) Человек другой национальности, живущий в другой стране, вдвойне ответственен за свою национальность. Вот это правило я знаю. Я не люблю, когда люди моей национальности в Москве, здесь как-то там где-то кричат, орут или что-то там творят... Но сегодня снимать кино неинтересно. Я помогаю людям, извините. Не буду говорить, кому, чему. Это жены бывших моих друзей, это какие-то люди, которые нуждаются. Правда, их чего-то список расширяется – это меня уже несколько угнетает. (Смеется.) Я тут так говорю об этом, а список увеличивается.

АР. Все естественно.

РБ. Потому что одно дело добровольно, когда я это сам делаю, а одно дело, когда человек просит, но ты его не знаешь и не хочешь знать, как ни странно. Когда чувствуешь, что это хитринка. Просто человек нашел дурачка... Но это меня тоже не останавливает. Я не прохожу мимо лежащего человека. Скажем так, бомж он, пьяница. Мои друзья или жена: что ты! что ты не понимаешь, что он!.. Какая мне разница? Я подхожу и переворачиваю его. Я должен понять, что с человеком. Сколько интеллигентных людей превратилось в бомжей! Которые приходят в пять утра в мой двор, потому что в шесть утра приходят лихие бомжи, и они могут его достать. Один человек в прекрасном плаще, профессор, год назад... Возится и все время оглядывается. И быстро улепетнул. Чего-то там взял... А я кофе пью на балконе, поэтому я вижу. Давай-ка я встану – чего это он там? Смотрю, опять он. Я встал, вышел. Взял деньги с собой. Ради Бога, я вас понимаю, я говорю, но я хотел бы на какое-то время избавить вас от этой повинности – вот вам столько-то, я не думаю, что у вас... Ой, ни в коем случае! Ну что вы!.. Он даже меня узнал почему-то. Мелькал в телевизоре, наверно. Фильмы вряд ли видел... Но я умею сунуть деньги. Потому что надо уметь дать, чтобы человек мог взять!.. Но больше я его не видел. Правда, я больше в пять утра не вставал. Он ходил или нет, потому что им все равно недостаточно...

АР. Может быть, в пять часов он как раз и ждал.

РБ. А вот у меня мечта. Вот, тебе я говорю, кстати говоря. Есть в домах подвалы, где сидят бомжи. Пьют, кушают и так далее. Я, например, хочу снять, но стесняюсь как-то. Вот, поговорить с ними. Среди них есть потрясающие люди с такими идеями!

АР. Цитирующие поэзию.

РБ. Абсолютно! Играющие на гитаре. Я это слышу, когда прохожу. Я бы снял, с ними поговорил. Чуть-чуть в темноте надо делать, чтобы не очень это видеть. Так фактурно, чтобы фактуру не видеть. Как на фотке. Знаете, я вчера увидел фотографию – меня сняли. У вас такая замечательная фотография! Я смотрю – мама родная! У меня столько морщин, что ли? Чего, не могли как-то поретушировать?.. А вот их надо поретушировать. Чуть-чуть в темноте, без большого света зайти и снять – это будет потрясающая передача. Вторая передача для тебя. Извини, что я "на ты" перешел.

АР. Разумеется.

РБ. Был такой актер – Грачев. Он когда-то снимался в фильме у Мащенко. Он сейчас ходит в плаще, в костюме, в шляпе. И за ним ходит миллион голубей – на плечах, на голове. Он их кормит. Куда он идет, они за ним идут. А у меня есть камера, довольно приличная. Но мне стыдно как-то, что я буду снимать. Я вообще стесняюсь ходить даже с книжкой по улице. Ну, кавкезер такой. А еще с камерой!.. Вот, советую. Один раз пройдись с ним. Говорят, он толково рассуждает. Правда, не знаю, о чем он говорит. Но меня больше интересуют эти голуби. Они от него уже не отстают. Они ждут, когда он проснется. Они вон там, это его войско. Это его зрители, понимаешь? Он же не снимается, а вот его зрители, летающие зрители. Они его видят сверху. Он туда хочет подняться, но он не может. А они оттуда за ним следят. Они его любят. Правильно? Они им пользуются. То есть много есть... Вот я дал тебе два совета – надо, не надо, это другой разговор – но я бы снял это на вашем месте. Вот это мне интересно. Посмотреть, послушать. И этого с голубями, и этих бомжей. Я когда вижу их... А есть еще такие, которые, видимо, недавние бомжи, еще лицо не так изменилось. Но по ботинкам, которые они носят, видно, что уже денег нет. И когда они пробуют в мусорном ящике – еще и пробуют!.. Или там на донышке чего-то – лимонад или вино. Я это вижу. В наш двор почему-то они ходят вовсю. Появляется чувство брезгливости и одновременно жалость и сочувствие. Вот я на этом сейчас живу. А чего? В моем возрасте...

АР. Брезгливость в сочетание с сочувствием.

РБ. Конечно, любовь и сострадание. Что Христос завещал? Ничего другого нет. Вот у меня был фильм "Ночь светла". Я не думаю, что художественно это так уж интересно. Но я всегда поражался людям, которые говорили: ой, ну какой-то фильм консервативный, старомодный! Я говорю: слушайте, неужели этот фильм можно обсуждать? Этот фильм надо смотреть просто эмоционально. Об униженных и оскорбленных. Это слепоглухонемые. И одна критикесса, очень меня любящая: Рома, как ты мог?! А Таня Друбич плакала. А Андрей Смирнов плакал. А Адабашьян говорил: Рома, это слабее, чем ты умеешь... Значит, они в это время чем-то другим занимаются – когда смотрят фильм. Нету того сочувствия в душе, заняты больше собой. Значит, они пропускают это, пропускают. Вот это тот эгоизм, который окружил тебя, и ты из этого круга не можешь выскочить. Тем более, что я все время говорю: художественно, вот критикуете художественно. Но неужели вы эмоционально не могли посмотреть? Просто как историю. Считайте, что это хроника... Наверно, есть фильмы, которые я смотрю вот так. А есть фильмы, претендующие на искусство, - там я включаюсь уже как эгоист.

АР. А какие фильмы вас тронули в последние годы?

РБ. Очень давно. "Андеграунд" Кустурицы.

АР. Ува!

РБ. И "Рассекая волны" Триера. Потом мне не очень близко его кино. Но "Рассекая волны"... Там такая непосредственность детская во всем. Даже в обнаженных сценах, показе каких-то деталей мужских. Это можно и детям показывать. Все остальные его фильмы – это уже мне не близко. Это, наверно, потрясающе, безумно интересно. Но вот "Рассекая волны"... Любой про детство может снять. Видимо, он снял в память о детстве, о юности, о первых чувствах... Но "Андеграунд" Кустурицы меня убил. Потому что я считал, что если бы я работал в Армении с самого начала, я бы вот так бы работал! Ну, не на этом уровне, конечно... Там же другая органика у актеров, у персонажей, другая реакция, интонация, другая свобода. И у этого нахала такая там свобода в этом "Андеграунде"! Даже непонятно. Какой камерой снято, даже неинтересно – любой камерой. То, что там они играются. Играются, не играют, а играются.

АР. Давайте опустимся чуть-чуть на землю.

РБ. Давай.

АР. Украинское кино – какие перспективы?

РБ. Вчера обсуждали. Не знаю. Это не от украинских кинематографистов зависит. Лично я занят чем? Все это знают, если вы читаете газеты иногда. Я все время говорю: запускайте дебютантов. Мне интересно, что там вот – что, у нас есть киногенофонд? А некоторые говорят, моего возраста: а ты видел, что они снимают? что они предлагают? А не важно, что они предлагают. Мой первый фильм вообще был ужасен – "Эффект Ромашкина". Это не имеет значения. Молодые – у них есть дерзость. Но моего возраста режиссеры всячески хотят, чтобы те не снимали. Вчера я на этом пленуме сказал: вот в зале сидит 15 человек, молодых людей, которые пришли на этот пленум. Некоторых я знаю. Режиссеры. И я предлагаю вот здесь прямо принять их в Союз, молодежную секцию сделать. Не-не, ну пусть они напишут заявления и так далее. Хорошо! Потом я ребятам сказал: я не буду ваши фильмы смотреть – всех, я не смогу. Список всех ребят и рекомендации – я это сделаю. Мне нужно, чтобы там появились ребята, которые не могут слушать вот это! Старперское. Не всех, конечно, я тоже... не самый глупый. И там еще есть люди... Но вот это старческое неприятие молодых, полунагловатых...

АР. Но это же всегда было. Надо пробиваться.

РБ. В этом смысле я не старею, чтобы не понимать. Наоборот мне интересно. Это не значит, что мне интересно, что они снимают – но мне интересно, чтоб они снимали. Снимали, снимали, снимали.

АР. Это возможно все-таки?

РБ. Дебюты... У одного человека, я уже сказал: все дебюты – в одно место, не буду говорить, какое – чтоб они там снимали. Потому что там не будет ни отката, ни... Это государственное учреждение. Я думаю, что я этого добился. По крайней мере, главному человеку я сказал. По нашей стезе главному... Мне все равно, кому это говорить. Если бы даже был Янукович, эту идею я все равно говорил бы. Мне все равно, лишь бы сделали. Какая мне разница, кто это сделает.

АР. Лишь бы услышали.

РБ. Конечно.

АР. Мы поговорили и о жизни. А жизнь коротка – искусство вечно.

РБ. Обкакали всех как можно.

АР. Наверно, можно еще побольше... Спасибо большое, Роман Гургенович. Мне остается поблагодарить кафе "Калина", которое нас приютило и согрело.