УкраїнськаУКР
EnglishENG
PolskiPOL
русскийРУС

Карасев: "Четвертая республика" Бориса Ложкина открывает дискуссию о европейской Украине

1,6 т.
Карасев: 'Четвертая республика' Бориса Ложкина открывает дискуссию о европейской Украине

Книга "Четвертая республика" главы президентской администрации Бориса Ложкина в соавторстве с бывшим редактором украинской версии журнала Forbes Владимиром Федориным вышла весной этого года. К сожалению, информационный шум вокруг книги был сведен лишь к ее громкой презентации – в пятизвездочной гостинице при скоплении всего политического и делового истеблишмента страны, сообщает издание Сегодня.

Между тем Ложкин, будучи далеко не первым действующим политиком, написавшим публицистическую книгу о текущем историческом моменте, первым открыл "сезон" большой политической аналитики после Майдана. За это он был раскритикован: его обвинили в том, что такие книги, как правило, пишут отставники. С другой стороны, чего было, собственно, ждать, ведь эта книга – не мемуары. Ложкин принципиально хотел проанализировать положение дел в Украине, находясь во власти, тем самым давая сигнал общественности, что эта власть адекватна, реагирует на проблемы и искренне намерена их решать, обсуждая все открыто.

Политолог Вадим Карасев держит в руках томик "Четвертой республики", который буквально на каждой странице содержит подчеркивания шариковой ручкой и пометки на полях. Разговор с Карасевым свелся к обсуждению не того, что происходило вокруг книги, а того, что есть у нее внутри.

Карасев высоко оценил качество книги, честность и открытость авторов, но и в то же время нашел в ней ряд посылов, с которыми он согласен на сто процентов и с которыми согласиться не может, тем самым продолжая дискуссию на заданную книгой тему – Украина и Европа.

-- Вы, как политолог, согласны с тем, что период, в котором мы живем после Майдана, это "четвертая республика", как следует из названия книги?

-- Начну с того, что книга написана легко, она хорошо читается. Одновременно в книге очень много серьезных смысловых подач. Я бы сказал так: "словам тесно, мыслям – просторно". Это лишь подчеркивает, что книгу писали люди умные, искренние, умеющие думать и писать.

О "республике" в названии… Майдан – это в определенной степени ключевой рубеж. После Майдана активно пошел процесс формирования украинской политической нации. Но впереди будет еще длительный период наполнения ее соответствующим содержанием.

Стратегическая рамка, сформированная Майданом для украинцев, состоит в запуске процесса государственного строительства или государственного формирования. Судя по книге, и это совпадает с моим видением, за 25 лет украинской новейшей независимости, мы строили все: демократию, рынок, нацию, но не было целенаправленного стратегического вектора на строительство современной, модерновой государственности.

Украинская государственность первые годы Независимости была скорее геральдической и внешнеполитической. Есть внешние атрибуты, геральдика, неопределенное геополитическое позиционирование. Кстати, многовекторность свидетельствовала том, что страна не знает своей геостратегической рамки и никак не выработает ее.

Все эти годы Украина держалась на внешнеполитической государственности. Из теории международных отношений известно, что государство может возникать в большей степени в силу внешних, а не внутренних обстоятельств. И 1991 год стал внешним толчком для формирования украинской государственности. Несмотря на то, что уже формировались внутренние предпосылки: "Народный Рух", демократические движения на Востоке Украины, но все-таки стратегического субъекта государственного формирования не было. Именно внешнеполитический фактор играл ключевую, решающую роль в 1991 году.

И как раз все проблемы, которые рельефно проявили себя в начале 2010-х годов, восходят к дефициту внутренней, интернальной (в противовес интернациональной) государственности: правовой, гражданской. На Майдане рухнула предыдущая клановая модель государственности, растворилась в историческом февральском тумане вместе с Януковичем.

-- Рухнула ли?

-- Да, рухнула. Но мы еще живем среди обломков этой клановой государственности. Только сейчас возникает задача, используя термины авторов "Четвертой республики", сформировать модерновую государственность с точки зрения стратегического позиционирования, государственного управления (управленческих институтов, а не кланов), эффективности государственных услуг и сервисов, с точки зрения соотношения экономики и государства, государства и рынка. То есть, всего того, из чего складывается комплекс модернового государства как управленческой системы.

-- А нет ли диссонанса между заголовком и подзаголовком книги – "почему Европе нужна Украина, а Украине – Европа"? То, что вы сейчас сказали – это все наши внутренние дела, но этот подзаголовок объясняет, о чем эта книга, и она о делах внешних – о Европе. Разве нет?

-- Создать модерновое государство – задача по истине европейская. Потому что европейское государство – state – не самодержавное, не от слова "государь". State – это некое стабильное образование, ключевую роль в котором играет суверенитет народа, а не суверенитет элит, автократов, императора. Это суверенитет низов, государство "снизу", государство общества, то есть гражданское государство. В этом причина и миссия буржуазно-демократических революций в Европе.

Все западные революции приводили к тому, что суверенитет королей, монархов, вертикали власти падал, а вместо него приходил суверенитет нации. Нация – это слово, которое является политическим эквивалентом того, что по-другому называется "суверенитет народа". Вот об этом идет речь.

Поэтому мне термин "четвертая республика" не очень нравится. А если более академично, он не совсем релевантен, в том числе и относительно смысловой и содержательной структуры книги.

Именно с точки зрения такой рамки анализа. "Республика" нас отсылает к республике Украина в составе СССР.

-- На самом деле, Ложкин, по его же словам, отсылал нас и к УНР тоже.

-- Это остаточные симптомы российско-советского дискурса – "республики". Почему "ЛНР" и "ДНР" в Кремле называют республиками? Этими так называемыми "народными республиками" легко манипулировать.

Кроме того, республика не является чем-то стабильным, в отличие от государства или state. Республика – это нечто аморфное, оно имеет только одно измерение – публичное, то есть res publica, "общее дело". А современный комплекс государственности складывается из state, nation, democracy, market и res publica. Республика – это только часть ансамбля отношений и институтов, который покрывается "modern state". Поэтому в современном западном политологическом и философском дискурсе слово "республика" применительно к модерновому государству, как правило, не употребляется. Тем более что многие современные европейские государства являются парламентскими и конституционными монархиями

Впрочем, Квентин Скиннер, известный английский историк, использует термин "республика". Но в современном государстве очень большую часть жизни занимает не публичная, а приватная часть, privacy. И экономика тоже относится к этой сфере. Частная жизнь – это то, что тщательно оберегается в западном государстве.

Отсылка Ложкина к УНР – не самая удачная. Кстати, Польская республика за период шляхты раннего нового времени и позже закончилась очень печально. Польша пережила четыре раздела, и все ХХ столетие потратила на формирование гомогенной, этнически однородной нации. Строительство нации, а позднее – политическое и секьютарное вхождение в Европу (вступление в ЕС и НАТО) сделало Польшу одним из лидеров в Восточной Европе. Поэтому "республика" – слабый термин, именно с концептуальной и исторической точки зрения.

-- Получается, что среди политиков нет единого понимания, что считать третьей республикой, что второй.

-- Совершенно верно. Но это не самое главное.

Есть в книге главы, очень хорошо прописанные и читаемые. И, мне кажется, самые ценные. Там, где Ложкин описывает так называемый период "экстраординарной политики", когда был "обвал" после бегства Януковича, начались движения сепаратистских "народных республик" на Востоке Украины и первые дни-недели прихода к власти Порошенко. Ситуация была чрезвычайно опасная, смесь кошмара и эйфории. Я это тоже хорошо помню. Такие периоды хорошо запоминаются, потому что ты их переживаешь экзистенциально, они проходят через тебя каждую секунду. Это такой телесный взгляд. Лучше всего запоминается то, что ощущается телом. Целиком по Ницше: "Сознание – это память боли".

Когда сталкиваешься с такой болью за страну, с тем, что не знаешь с чего начинать и как разматывать этот клубок исторических и стратегических противоречий, тогда это "закарбовується" в сознании "навечно". И эта политика была действительно чрезвычайной, мы стояли перед угрозой потери суверенитета, независимости, государственности.

Период этой "экстраординарной политики" пришелся на период революции и войны. Можно только позавидовать Ложкину, что он оказался волею судьбы и в силу расположения звезд на политическом Олимпе. А мы все – очевидцы этих исторических, эпохальных событий по "ту сторону власти" и по эту сторону истории.

Классик теории суверенитета Карл Шмитт говорил: "Суверен проявляет себя в ситуации чрезвычайного положения". В 2014 году проявили себя два суверена, которые во многом уже определяют и будут определять эволюцию украинской государственности постмайданного периода, которую авторы называют "четвертая республика", – это власть и народ. Например, волонтеры и президент, улица и парламент, армия и добробаты и т.д.

Посмотрите на все последующие конфликты "четвертой республики": прокурор – активисты, антикоррупционные институты – коррупционные правоохранительные структуры, новая полиция – старая милиция. В какой-то степени борьба между старым и новым, остаточными институтами "верхушечной" государственности, кабинетными решениями власти и "низовой" активностью - являются драйвером современной украинской государственности. И это как раз хорошо описывается в книге. Может, там не делаются вербально-дискурсивные, фундаментальные выводы, но описывается прекрасно и подробно.

Интересны две вещи, которые смогли удержать ситуацию и дали стране возможность выстоять и выжить. Первая: раньше я считал, что дивиденды от Независимости получили олигархи и элиты. Элиты были бенефициарами постсоветского периода, они получили статус, деньги, власть. А вот граждане, казалось, своих дивидендов от Независимости не ощутили. Но оказалось, что это не так. Простые граждане начали защищать и отстаивать Независимость. Через 25 лет! И это значит, что сама независимость стала для них ценностью, вросла в их сознание и психологию. Это очень важный сдвиг, одновременно это ментальный разрыв с Россией, русским миром. Неважно, украинец или русский, украино – или русскоязычный, но ты гражданин Украины.

И вторая: на базе гражданского самосознания вырос русскоязычный украинский патриотизм и национализм. Обратите внимание, у нас почти все комбаты – русскоязычные люди. И больше всего нагрузку в войне с Россией несет не Западная, а Восточная Украина. Потому что они защищают свою землю. Вот этот русскоязычный украинский национализм и привел к смене модели нации. Ранее усилиями политических элит, "Народного Руха", "Свободы" навязывался такой исключительно этноцентричный взгляд на украинскую политическую нацию. И это был такой скорее "сельский", провинциальный национализм. Сейчас возник городской, урбанизированный украинский национализм: Днипро, Харьков, Одесса. При всех сложностях, при том, что в Харькове и Одессе были сильные пророссийские волнения, тем не менее, родился новый урбанизированный русскоязычный украинский национализм. И это важно зафиксировать на концептуальном и политическом уровне. Потому что это концептуальный и ментальный сдвиг. И мне кажется, что эта часть книги – наиболее удачная.

И вот в Украине уже есть и демократия, и новая политическая нация. Теперь перед нами стоят две задачи: современный рынок и либеральные реформы. Последние невозможны без модернового государственного управления. Реформы ведь кто-то должен проводить.

-- То есть "modern state" у нас сейчас нет?

-- Нет, только формируется. Кстати, модерное госуправление возникает в Западной Европе только в конце ХІХ столетия. Первые его зачатки появляются после Французской революции в 1807 году. Кодекс Наполеона предполагал введение государственной службы и зарплату чиновникам. До этого чиновники жили на так называемых налоговых откупах или покупали должности. Существовала покупка должностей в обмен на предоставление возможности "кормления". А почему так было? Потому что домодерновые государства были экономически слабыми, бюджеты маленькие и платить хорошую зарплату чиновникам было невозможно. А Французская революция привела к созданию государства. Кстати, у французов было сопротивление централизации и этатизации (этатизации территории), как ключевому процессу формирования территориальной государственности. Вандея была против. (Вандея – регион на западе Франции, который был против революции, противостояние со сторонниками революции названо Вандейским мятежом – Ред.).

В домодерновом государстве субъектом являлся не народ, а коррупция. Государство держалось на коррупции и за коррупцию. Французский политолог Ален Безансон в статье "Похвальное слово коррупции в Советском союзе" описывает коррупцию в СССР, которая давала жизнь стране. Цеховики – это жизнь против мертвой идеологической системы. Но когда система разрушилась, коррупция выжила. В постсоветской Украине реальным субъектом государственности была коррупция. И до сих пор мы наблюдаем плоды. Из последних – "черная бухгалтерия" Партии Регионов.

Не очень понятно, почему авторы разделяют Европу и Украину, так, по крайней мере, вытекает из названия. Вопрос "почему мы нужны Европе?" не самый главный. Тогда выходит, что страна обречена на некую объектность. Украину будут использовать как фронтир (нестабильная территория, переходная зона на границе двух сообществ – Ред.) или как форпост в противостоянии, либо как буфер безопасности между опасной Россией и безопасной Восточной Европой. Самый важный вопрос: "Почему нам нужна Европа?" Чтобы ответить на него, нам нужно понять, кто мы такие, что такое Украина. Ведь все 25 лет Украина была больше общей территорией, нежели консолидированным политическим сообществом.

-- Но нельзя, же понять, кто мы, сидя в закрытой комнате.

-- Некая закрытость как раз и позволяет это понять. Россия дала нам почувствовать, кто мы такие. В свое время это определил Кучма (имеется в виду книга "Украина – не Россия" – Ред.). Война часто способствует тому, чтобы появилось ощущение "мы". Как сказал Чарльз Тилли, известный американский политолог: "Государство строится на войне, война строит государство". Это и о нас.

Теперь нам нужно понять, какая мы Европа – "восточная" или "западная"? Где наше место? Украина не будет Польшей, Словакией, Чехией, Румынией, Болгарией или Венгрией. Польша за период формирования "nation state" пережила четыре раздела, Словакия с население в 5 миллионов оформилась в результате демадьяризации. Венгрия – 9 миллионов, Чехия – 9 миллионов, последняя прошла дегерманизацию. Это маленькие государства, имеющие свой этнический хартлэнд – сердцевину.

А, какая этническая сердцевина Украины? Львов? Одесса? Харьков? Киев? Нет. Киев – это точка сборки, мультикультурная столица. Украина – большая страна, мы не будем интересны по кускам. Мы интересны миру – как самое крупное государство Европы.

-- Но это, же и фактор риска. Где гарантии, что мы внутри страны все сможем договориться?

-- Вот эта задача и стоит перед нами. Мы очень большая, но слабо консолидированная страна.

Возьмем Словакию – 5 миллионов. Сделать реформу – легко. Построили один завод "Рено", второй – "Форд", получили отверточное производство. Вот и реформы, вот и герой-реформатор Иван Миклош.

Или Польша: отпускаете цены, проводите допприватизацию, потому что у вас аграрный сектор и так давно приватизирован, получаете помощь ЕС. Вы – герой-реформатор, как Лешек Бальцерович.

Ни одна из этих стран не стала полноценным промышленным хабом: в них почти ничего не производится с точки зрения промышленных идей, доминирует производственная сборка. Предприятия – субподрядчики в основном немецких корпораций.

-- Но нас это не устраивает?

-- Это не для нас и не про нас. Мы можем построить несколько сборочных заводов в Закарпатье, но куда деть "Южмаш", "Антонов", Харьковский авиационный завод? Никто не знает, что с ними делать. Мы страна, которая может сохраниться и модернизироваться как промышленный хаб, по крайней мере, Восточной Европы. Но в целом Европе мы пока нужны как аграрная страна.

-- И мы можем стать такой. Вполне достойная и выгодная роль в качестве одной из нескольких. В чем проблема?

-- Конечно, можем. Но мы тогда должны понимать, что аграрное производство – это полстраны. Что такое космическое, фармпроизводство, авиапроизводство? Это вторая половина страны, это второе крыло страны. Высокотехнологичные производства нужно защищать, в том числе, и протекционистскими методами, а не отказываться от них или бросать на самовыживание.

В книге Ложкина, кстати, есть намеки на тотальную либерализацию всего. Но тогда ничего не будет работать. Что такое производство? Это конструкторские бюро и инженерные кадры. Это политехнические вузы (ХПИ, КПИ, Одесский политех, ЛПИ и др.), студенты, профессора, научные школы. И вот так можно обеспечить работой 44 млн. человек, всю страну.

-- Разве Европа против этого? Разве у нее есть не только желание иметь нас как аграрный придаток, а и реальный план, как не дать Украине создать промышленный хаб?

-- Европа не знает, что делать с Украиной. Если бы они знали, они бы уже сказали: "Вы будете членами ЕС". А так они нас не хотят отдавать Путину, но и не хотят брать. И придумали паллиатив: Ассоциация и зона свободной торговли. Для них Украина – это еще "неопознанный политический объект". Это я перефразирую слова Жака Делора (французский политик 20-го века, министр экономики Франции – Ред.), сказанные им в 1960-е годы о Европейском Союзе.

Еще один важный вопрос – какая судьба ждет ЕС после ухода Меркель, Олланда, после возможного прихода национал-популистской волны в Европе, особенно в Центральной и Восточной. Если мы не сможем понять модальность нашей экономики, тогда есть риски экономической дезинтеграции. Политическую интеграцию страны отстояли, но риски экономической недо-интеграции более гибридны и опасны. Потому что в экономике враг невидимый.

Будем ли мы Западной Европой? Тоже нет. Мы не мультикультурны. У нас не будет как во Франции 5 миллионов мусульман, и это наше преимущество. Хотя это преимущество отсталости. Вот, сирийцы к нам не едут.

-- Вы хотели бы, чтобы Украина приняла столько же беженцев, чтобы таким образом доказать нашу состоятельность?

-- Нет, у нас и так нет рабочих мест. И мы не можем им платить социальную помощь, как в Германии, по 500-600 евро.

-- То есть, мы такие бедные, что к нам даже беднейшие не едут?

-- Просто мы не такие богатые... И я уже не говорю о разного рода религиозных вещах. Европа давно секуляризирована, у нас на протяжении последних лет наблюдается какая-то религиозная волна и даже клерикальность, когда священники и другие религиозные деятели становятся популярны в обществе. И это не говоря о Западной Украине, которая не просто воцерковлена, а по-настоящему религиозна, чтит консервативные ценности.

Получается, Украина не настолько либеральна, как скажем Западная Европа, мы консервативны, как Восточная Европа, Польша, а Восток Украины к тому же ориентируется на консервативную православность, которая характерна для РПЦ. Значит, Украина должна показать и предложить новую модальность Европы, Восточной Европы – модальность Дальней Европы.

И вот еще. Обратите внимание, кто сегодня правит в Польше, Словакии, Венгрии, Чехии? Национал-популисты. Тогда получается, что реформы дали такой "позитивный" результат, что к власти пришли популисты? Это говорит о том, что они национально гомогенные страны. В Украине национал-популисты никогда править не будут. У нас ни у кого нет монополии на национальную идею, Запад и Восток Украины как бы взаимно аннигилируют эту тему. В этом наша слабость, но и сила.

-- Но это, же провоцирует конфликты.

-- Конфликты – это движок политики, но их надо оперативно разрешать. Политика – это форма легитимного снятия конфликтов. Без конфликтов нет политики, но, если вы не умеете этим управлять, тогда они перерастают в смуты, революции, Майдан.

Хочу подчеркнуть, что мы не импортируем сюда Европу, а лишь некоторые институты, советников, знаковых людей. Но импортировать сюда Восточную Европу мы не можем и не надо. Импортировать Западную Европу – тоже не надо, а только положительный опыт, учитывая наши исторические особенности. Поэтому мне не очень нравится – и в этой книге, и вообще в нынешнем правящем классе, – что они все время хотят: "как в Польше, как в Словакии, как в Грузии".

-- Мне кажется, они лишь так говорят, потому что думают, что на это здесь есть спрос. Но не более. По факту никакого импорта нет.

-- Нет, они думают, что это можно повторить. Так сказать, реформаторский восточно-европейский копирайт. А раньше было "как в России".

-- Приглашение Бальцеровича, это не столько необходимость, сколько сигнал обществу: мы будем делать не так, как в Польше, а также хорошо с помощью польского специалиста.

-- Может быть. Но я вижу в этом сигнале импортозависимость, а нужно импортозамещение. Импортозависимость – это некий комплекс постколониальности.

-- Можно я с вами не соглашусь? Это больше связано с личностью нашего президента, который приглашает Бальцеровича и Миклоша, но он их зовет не для того, чтобы они ему рассказывали, что делать, что было бы логично, а для того, чтобы он ими управлял так, как нужно ему.

-- Я понимаю, что их роль также в продвижении и поддержке идей реформ. Но в этом и есть проблема наших элит – заемное реформаторство и манипулирование брендами, франшизой.

-- Давайте вернемся к книге. Есть еще один диссонанс, который, наверное, заметил любой читатель. Ложкин находится там внутри власти, где есть Совет реформ, министры и активисты с утра до вечера говорят о реформах. Сопоставляем то, что написано в книге, с тем, что есть на самом деле, и получаем несоответствие. Например, описание прокуратуры: в то время как полстраны кричит, что надо убрать Шокина, Ложкин пишет, что Шокин классный старый кадровик, который осуществит мягкий переход от старого к новому. Или так: есть знаменитая книга "Почему у Грузии получилось?", в ней описание реформ занимает несколько страниц, у нас на это понадобится пара строчек: Патрульная полиция, облегчение получения документов… И все. Дурацкий вопрос: так где реформы?

-- В Грузии реформы были "сверху". Консолидация элит вокруг президента дала быстрый результат. Грузия – небольшая страна, которая делала реформы при солидной западной помощи. Там очень небольшой государственный аппарат, которому можно с Запада выписать деньги и дать зарплату. Там была президентская диктатура, которая позволяла проводить реформы. Этот вариант не совсем удачных, хотя и частично успешных реформ "сверху".

В Украине ситуация другая. У нас реформу идут и "сверху", и "снизу". "Снизу" иногда давление сильнее, что "сверху" не успевают. То есть все сложнее и запутаннее. Вот кто у нас субъект реформ?

-- Если судить по новостям из Администрации президента – президент. Он же и узурпатор власти.

-- Нет, президент узурпатор полномочий. А субъект у нас – народ. Вот Ложкин говорит, что нам нужна президентская республика, а она у нас невозможна.

Кто проводил реформы в Польше? Партийно-политическая система. Она же и была субъектом трансформации. Реформы начинали правые, Бальцерович проиграл выборы, к власти пришли левые, потом Квасьневский, который привел Польшу в НАТО и ЕС, потом опять правые. Одна партия сменяла другую, но весь политический класс через выборы проводил реформы. Такова была внутри- и геополитическая рамка. Консенсус элит: возвращение в Европу.

У нас реформы "сверху" не идут, потому, что нет абсолютной президентской власти, но и "снизу" не идут тоже. Нет субъекта реформ "снизу". Разве у нас есть две партии, которые привержены реформам и сменяют друг друга у власти? Нет. Какая политическая позиция у "Оппозиционного блока", например? Он за Европу, за реформы или просто выжидает в углу? Кто у нас остальные политические силы? У нас нет партийно-политической системы, в сердцевине которой был бы субъект реформ, то есть пока не сложилась демократическая (низовая) модель реформ. У нас нет и президента с полномочиями Пиночета, Саакашвили, Ли Куна Ю. То есть, модель авторитарных реформ тоже невозможна.

В этом проблема и драма Украины. Нет ни авторитарной, ни демократической модели проведения реформ. Поэтому мы пришли к паллиативу, как в период Гайдара в РФ: с одной стороны, президент, а с другой – технарь-премьер, который сжигает свой рейтинг и проводит реформы. Но субъекта реформ все равно нет.

-- Поэтому Ложкин и предлагает отказаться от парламентско-президентской модели, предоставив президенту по имени Петр Порошенко столько полномочий, сколько ему надо, чтобы он, как автократ и, кто знает, узурпатор, изменил страну. Ну, потому что так будет эффективней, чем в парламентско-президентской форме зависеть от парламента и идти на поклон к тому же Оппоблоку.

-- А президентскую вертикаль уже не восстановить и заново не выстроить. Нет страха, нет сакральности власти. Оба Майдана были против автократии. Да, второй был за европейский выбор, но при этом и против автократии тоже.

-- Вы и правда считаете, что Порошенко не автократ?

-- Он в своей команде автократ. Но он не автократ в стране.

-- Подождите, губернаторов назначает, прокуратуру курирует…

-- А парламент он курирует?

-- Старается. При Кучме и Януковиче депутатов покупали, чтобы они не разбегались. Так и контролировали. Сейчас как-то иначе, наверное, но тоже определенный контроль есть, ряд голосований по ключевым вопросам это только подтверждает.

-- Украина не вписывается в автократию. Есть две модели государства: в Европе государства строились на деньгах, а в России на силе. Вот почему там state, а там – самодержавие. Когда дают деньги, тогда ясно, что нет силы удержать команду.

-- Но Порошенко же не Янукович, ему можно дать такие полномочия, как вы считаете?

-- У украинцев демократизм сидит внутри. Опять же региональный плюрализм: запад – восток. Это, с одной стороны, плохо, потому что никто не может выиграть и навязать свои решения (так называемый "навязанный консенсус"), но с другой – это антидот против авторитаризма и диктатуры.

Но и парламентско-президентская республика 2006 года тоже не эффективна, поскольку не может быть инструментом реформ. Как решить эту проблему? По модели Грузии не получится, тогда модели Польши – маятниковая двухпартийная система. Значит, нам нужен полноценный проект европейской партийной системы. Всерьез стратегически надо строить партийную систему европейского типа. Партии должны быть нацелены не на консервацию, а на реформы. В партии могут меняться лидеры, но партия должна проводить свою линию. А у нас партии завязаны на лидеров, которые, кстати, не меняются. БПП – это партия друзей президента, БЮТ – это Тимошенко, Оппоблок – экс-регионалы. Это большие клановые, "частно-кооперативные", а не общенародные гражданские партии.

И еще: реформы должны стать созидательным разрушением. Разрушить не сложно. Намного сложнее создавать, строить и созидать.

На самом деле, "Четвертая республика" Бориса Ложкина открывает дискуссию о европейской Украине. Что-то выписано правильно, с чем-то можно соглашаться, с чем-то нет, но она заставляет думать и анализировать.