Блог | Зачем смотреть на облака

Психологи, наверное, засмеют меня, что вторгаюсь в их епархию, но мне трудно не воспринимать все происходящее вокруг как посттравматический синдром национального масштаба.

С нами действительно произошла беда. Вернее, кажется, что как сто лет назад начала происходить беда, так и не перестает. Наша страна несколько раз распалась. Мы сто лет уничтожали друг друга. И даже трудно определить, какой именно эпизод великой беды, происходящей с нами, был первый. И какой эпизод самый страшный. Это, насколько я понимаю, был бы рутинный протокол работы с травмой: пациент должен описать самое начало или самую кульминацию беды, произошедшей с ним, и мало-помалу работать над своими переживаниями.

Можно было бы решить, например, что разрушаться наш мир стал с революции 1917 года, а самым жутким эпизодом была Отечественная война. Можно было бы описать эти события, разложить их по полочкам…

Но не тут-то было. Чтобы понять, с чего началась беда и через какую кульминацию прошла, пациент (то есть мы) должен в момент разбора находиться в безопасности, а мы только и делаем, что нагнетаем вокруг себя опасность, ищем себе врагов, а если не можем найти, то придумываем.

Посттравматический синдром, насколько я понимаю, заключается ведь не в том, что с пациентом произошла беда, а в том, что пациенту кажется, будто беда продолжает происходить прямо сейчас. Психотерапевт, насколько я понимаю, должен определить с пациентом триггеры, которые актуализируют травму, запускают в настоящем острые переживания прошедшей беды. А у нас вся жизнь состоит из этих триггеров: царь, Ленин, предки, воины — никто не упокоился, все они здесь, рядом, и даже маршируют иногда под названием "Бессмертный полк".

Читайте: Сидим, ждем указаний от Путина: приласкать ли жену…

"Война", "блокада", "победа" — множество слов, связанных с нашей гибелью, стоит только их произнести, запускают переживания нашей гибели как насущные. Это не прадед мой погиб и не дед был ранен, это я сейчас ранен и гибну.

И кто-то же должен губить нас, раз так. Какие-то же вражеские дивизии должны на нас наступать, если мы ощущаем себя в смертельной опасности. В зависимости от политических взглядов пациента, опасностью для себя он может считать войска НАТО на рубежах Родины, европейских геев в золотых трусах, украинскую певицу Джамалу или, наоборот, Рамзана Кадырова с его нукерами, или "Партию жуликов и воров" под предводительством Владимира Путина… Если, травмированный большою бедой, оглядываешься вокруг и ищешь легионы смерти, угрожающие тебе, то обязательно найдешь.

Единственная, говорят, наша надежда — в движении глаз. Мне трудно разобраться в этом, но дружественные психологи, не уставшие еще от моей тревожной назойливости, говорят, будто при посттравматическом синдроме очень полезно двигать глазами, следить за чем-нибудь далеким, следить, например, за движением облаков — это восстанавливает связи в мозгу, нарушенные травмой. Говорят, психолог Франсин Шапиро даже доказала эффективность лечения посттравматических состояний при помощи движения глаз.

Почитав немножко об этом, я поднял глаза к небу и посмотрел на облака. И вдруг сообразил, что не смотрел на облака несколько лет, а то и десятилетий. И возможно, это субъективные ощущения, но, кажется, если смотреть на облака, то мне становится легче.

Вы часто смотрите на облака? Попробуйте. Посмотрите. Ну, или если на облака смотреть не получается, то можно же следить за военно-воздушным парадом над Москвой. Следить глазами за пролетающими в небе самолетами — это терапевтично. Рано или поздно разрушенные связи в мозгу восстановятся.