Сергей Криворотченко: живых на этой войне нет

Один из руководителей Днепропетровского аэропорта Сергей Криворотченко рассказал "Обозревателю" о том, как выглядит война в прифронтовом регионе, когда террористы начнут использовать авиацию и кто сбил малайзийский "Боинг"

Чуть больше года назад жизнь миллионов украинцев изменилась. В стране началась война, в той или иной мере коснувшаяся, наверное, каждого. Впрочем, некоторым, несмотря на сотни убитых и тысячи раненых, удается делать вид, то ничего не происходит. А другие уже забыли, что такое покой и мирная жизнь.

Именно в такую реальность окунула сотрудников днепропетровского аэропорта война. Помимо привычных обязанностей, они взяли на себя ремонт подбитых самолетов и вертолетов, а также эвакуацию раненых и погибших с передовой. Первый заместитель генерального директора "Международного аэропорта "Днепропетровск" Сергей Криворотченко рассказал "Обозревателю" о работе в условиях войны, о том, что довелось увидеть за прошедший год, а также, есть ли у террористов авиация и кто виновен в гибели 300 пассажиров малайзийского "Боинга".

Сергей Витальевич, сейчас много говорят о том, какую большую роль в этой войне играют днепропетровские медики. А вот о том, как изменилась жизнь, к примеру, аэропорта, информации мало. Когда "началась" война для коллектива?

На самом деле, в марте исполнился год с того момента, как для нас началась война. Хотя мы принимали определенное участие и в событиях, ей предшествовавших. Мы сопереживали тому, что происходило на Майдане. Да и участвовали в определенной степени.

Фото из личного архива Сергея Криворотченко

Как именно?

Если честно, не хочу долго рассказывать, что мы делали в то время. Например, 20 февраля, когда из Днепропетровска собирались отправлять в Киев нашу 25-ю воздушно-десантную бригаду – я попросил своих людей поехать и остановить паровоз. И они его остановили, отцепили. Уже потом приехали общественные деятели. Тогда наши ребята так и не поехали в столицу.

С другой стороны, уже к вечеру того же дня я лично пытался помочь выбраться из Киева нашему "Беркуту". Звонил народным депутатам (кого знал), чтоб они помогли нашим ребятам выбраться. Организовывали их вылет, а здесь встречали и обеспечивали безопасный проезд. Такая вот разность участия. Ведь в случае с "Беркутом" мы прекрасно понимали, что это просто люди при погонах, которые выполняли поставленные задачи. И мы делали все, чтобы помочь им целыми и невредимыми вернуться домой, в Днепропетровск. Ведь все мы – граждане одной страны.

С 14 февраля к нам прибыли первые авиационные подразделения армейской авиации. Для нас это было несколько неожиданно: решение принимали военные, а мы принадлежим к гражданской авиации. Потом уже мы принимали тактическую авиацию в марте. И вот с того момента мы активно вовлечены в процесс обеспечения обороноспособности нашей страны и в выполнение воинскими подразделениями стоящих перед ними задач.

Что именно вам пришлось делать?

Сначала это было размещение, организация быта, обеспечение материальными ресурсами, которые есть у нас, техническими средствами аэродромного обслуживания и обеспечения. Но исключительно этим мы занимались день-два. Не больше. Дальше мы увидели состояние наших вооруженных сил в целом и авиационных подразделений в частности. У них не было средств для выполнения поставленных задач, у них не было связи… Техника не работала, машины не ездили, БТРы не заводились,текли… И мы вынуждены были взять на себя часть накопившихся у военных проблем – сами они просто не успевали их решать.

И что – ваши сотрудники ремонтировали БТРы?

Именно. Начали мы с того, что стали принимать колонны, которые пришли в обеспечение. Занимались ремонтом техники и средств связи. Потом мы поняли, что на вертолетах не установлены средства защиты от ракет. И мы начали устанавливать их здесь у себя сами. Приводили в порядок весь этот металлолом, заказывали изготовление многих элементов, которые необходимы для защиты вертолетов. С одной стороны, включились в выполнение своих функциональных обязанностей, а с другой – перешли уже на своего рода волонтерскую помощь.

В этой работе прошло месяца полтора. А в начале мая прошлого года ранним утром мы потеряли два вертолета Ми-24. Это было 2 мая. Когда их сбили, когда мы потеряли два экипажа, наших вертолетчиков – мы поняли, что война пришла непосредственно к нам. И с этого момента мы активно включились в обеспечение ведения боевых действий.

Как это было?

Тогда, если помните, ситуация развивалась таким образом, что подойти к этим экипажам было невозможно. А один из летчиков – Краснокутский – выпрыгнул с парашютом и попал в плен. Мы тогда понимали, что вопросами эвакуации тел погибших и спасением Краснокутского занимаются не активно. К тому же, в тот день было подбито еще несколько вертолетов, которые были вынуждены совершить посадку. Поэтому мы с коллегами вылетели в район Славянска.

Перед нами стояло три задачи: спасение Краснокутского, эвакуация погибших и эвакуация поврежденных вертолетов, которые можно было восстановить.

В обед мы вылетели в Изюм – городок под Славянском, где на тот момент располагался штаб АТО. Там сформировали колонну, привлекли дополнительные ресурсы Конотопского вертолетного завода – и колонна техники выдвинулась на место крушения. Там мы разбирали вертолеты и доставляли их сюда, в Днепропетровск. Эта задача была выполнена.

Читайте: Семь российских вертолетов незаконно пересекли границу Украины – ГПСУ

А вот тела погибших забрать удалось лишь на следующий день. Потому что необходимо было сначала сформировать группу, которая бы прикрывала нас, пока мы будем забирать людей из зоны боевых действий. Помогала нам в этом 95-ая бригада – была там сводная группа. К вечеру всех погибших доставили в Днепропетровск.

К тому же, вместе с покойным генералом Кульчицким мы разработали план по спасению Краснокутского. Однако когда группа, которая должна была эвакуировать его из больницы, выехала – в больницу приехал отец этого летчика. И ему удалось уговорить отдать ему сына.

Кроме того, нацгвардейцы взяли в плен тех людей, которые участвовали в сбитии вертолетов. 3 непосредственных участника были арестованы и переданы в следственные органы. Что с ними случилось дальше – не знаю. Знаю только, что тот день определил нашу дальнейшую жизнь на много месяцев. С того момента она неразрывно связана с АТО.

Дальше ситуация развивалась по мере того, как интенсивно выполнялись задачи, связанные с полетами боевой авиации. Мы продолжали эвакуировать вертолеты. Мы выезжали туда, отправляли туда свои средства ,людей своих, которые активно участвовали в эвакуации поврежденных вертолетов. Восстанавливали подбитые самолеты наравне с военными.

Были потери. Если вы помните, погиб экипаж ИЛ-76, позже – экипажи вертолетов. Эти похороны проходили у нас на аэродроме. На наших глазах. Вся жизнь крутилась вокруг этих событий.

Читайте:В Краматорске взорвался украинский военный вертолет

Когда аэропорт включился в эвакуацию раненых?

Это началось с мая месяца. В марте это были соматические больные. Бойцы с простудой, обострением каких-то болезней. А с конца апреля-начала мая пошел поток раненых. Один вертолет в день, один вертолет в три дня…И мы достаточно быстро вышли на режим своеобразной гуманитарной помощи и поддержки раненых, которые попадают к нам.

В результате мы создали систему приема и распределения раненых, которая работает достаточно эффективно. Это не только мое субъективное мнение – это и оценки специалистов из ВСУ. И даже американцы, которые предоставляют помощь, приезжали к нам, оценивали – и заявили, что наша все в стандартах НАТО. Это – заслуга наших сотрудников. Многие из них служили в армии, участвовали в югославских событиях ,побывали в Чечне… Мы объединили их опыт, сформировали систему, которая работает и сегодня.

Читайте: Членство в НАТО - вопрос геополитического выживания Украины

Когда было труднее всего? Имею в виду эвакуацию раненых?

Когда расстреляли нашу колонну в Зеленополье. В этот день мы приняли 252 человека. Потребовалось напрячь все силы – физические, моральные, организационные. Особенно учитывая, что это случилось в субботу, когда работают сокращенные смены.

Мы вынуждены были обратиться к своим семьям, знакомым за помощью. Сами просто не успевали. Вертолеты шли непрерывным потоком, система эвакуации в больницах не успевала быстро всех забрать – не хватало "скорых". И мы вынуждены были размещать раненых здесь, на аэродроме. Наша "санчасть" тоже не была в состоянии принять такое количество людей. Поэтому и пришлось обращаться за помощью к людям. Они приходили целыми семьями и помогали перевязывать, мыть, переодевать раненых. Очень много было людей не только с физическими, но и с психологическими травмами. Они не разговаривали, не шли на контакт, замыкались в себе. Нужно было не дать им сорваться.

С этого момента у нас в аэропорту зародилось волонтерское движение– как явление, как система , как отдельный процесс. До этого были разовые обращения, разовые элементы помощи - по потребности.

На начальном этапе это была поддержка раненых. Люди приносили одежду, какие-то бытовые вещи, постельное белье. Сейчас, учитывая, что от нас вертолеты летают на передовую, в госпитали, на блокпосты, люди начали передавать все, что необходимо для обороны нашей страны. Мы же имеем прямой контакт с передовой – и возможность адресно и предметно помогать ВСУ, батальонам. Чего мы только не передавали…

А что самое необычное приходилось отправлять на фронт?

Сложно сказать. Мы передавали, наверное, все. Включая жаропрочные кирпичи, чтобы бойцы могли построить себе печки на зиму. То, что дома мы привыкли считать само собой разумеющимся, туда приходилось передавать. Потому что там нет ничего.

Сейчас эта волонтерская деятельность развивается в нескольких направлениях. Это и помощь раненым – и только прибывшим к нам, и тем, кто находится в больницах. Волонтеры и руководство области очень многое сделали в этом направлении. Они передают подушки, матрацы, одеяла, носилки, продукты, лекарства и в госпиталя, и сюда, к нам. Никто не считается ни со временем, ни с затратами, которые он лично несет.

Есть у нас также волонтер Ирина Кошеляк – она взяла на себя обеспечение водой. Это основная потребность, которая есть на сегодняшний день.

Аэропорт задействован в обеспечении бойцов на передовой водой?

Конечно. Мы ее сюда принимаем, а дальше отправляем на передовую машинами, вертолетами, через волонтеров, которые туда едут или через самих военных. А ведь чем теплее будет на улице – тем больше воды будет нужно. Это вообще одна из самых больших проблем, которая требует решения не только с помощью волонтеров, но и на государственном уровне.

Так что получается, Днепропетровск стал одной из крупных авиационных баз, которая работает в интересах наших ВСУ, нашей страны и наших людей.

Вы рассказывали о системе эвакуации раненых. Я так понимаю, погибших тоже эвакуируете?

Да. Я говорил, что с Зеленополья мы приняли 252 раненых. Но умолчал, что тогда же мы приняли и достаточно большое количество погибших. То же было и после событий под Волновахой. Таких "волн" было несколько. Не один, два или три. Это уже, к сожалению, статистика. Горе от этого меньше не становится, но это статистика. По 4-5 вертолетов в день было во время Зеленополья, Волновахи, Иловайска…

Цифры Вы сознательно не называете?

Да. Не хочу, чтобы этими цифрами воспользовались, куда-то добавили, убавили. Скажу только, что из официально озвученных погибших часть приняли мы. Достаточно большую часть.

Если говорить о раненых, мы тут приняли уже больше 4 тысяч человек. Отсюда отправили в другие госпиталя тех, кто прошел предварительное лечение – свыше 1,5 тысяч. Если это все сложить, то около 6 тысяч человек мы тут у себя приняли за этот период. Я думаю, по аэропортам это абсолютный рекорд, если говорить о приеме раненых с передовой. Кроме нас принимает еще Харьков и может быть Одесса. Но у нас, думаю, абсолютный рекорд – к сожалению.

Погибших – думаю, свыше 300 мы приняли. Это те, что через нас прошли. Это люди, которые шли через морг к нам с передовой, из Харькова. Но опять таки - делать какие-то выводы из этой цифры, выстраивать какую-то статистику нельзя.

Когда было обострение в середине января, когда были бои в ДАП, когда случилось Дебальцево – через какое время у вас начинался аврал?

Все те события, которые вы назвали - все сказались на нас. После того, как где-то начинается активная боевая фаза, обстрелы, еще что-то – на следующий день буквально это ощущаем мы. Даже чуть быстрее – часов через 12. Если утром началось там - у нас начинается к вечеру, если вечером – мы работаем с утра… Как правило, у нас начинается с задержкой 10-12 часов. И продолжается еще столько же после того, как на передовой заканчивается.

С начала прошлого года и до конца лета раненых доставляли в основном вертолетами – они днями и ночами летали и доставляли и отдельных людей, и целые группы. 70% эвакуировали с помощью вертолетов, а оставшиеся 30% - другими видами транспорта. Но уже когда случилось Дебальцево, около 60% раненых вывозили с помощью наземного транспорта – "скорых", автобусов, и лишь 35-40% доставлялись через нас, на вертолетах. Это были очень тяжелые раненые, которые требовали очень быстрой реакции.

Это связано с опасностью полетов туда? С тем, что в "ДНР/ЛНР" хвастаются собственной авиацией?

Эти россказни об авиации имеют одну цель: стать "ширмой" для возможного использования российской авиации. Та авиация, которая у них есть, не способна представлять мало-мальски серьезную угрозу ни для наших вертолетов, ни для наземных войск. Эта "авиация" - просто предлог для продолжения гибридной войны с привлечением российских самолетов без опознавательных знаков. Эта угроза действительно есть. И не важно, какой предлог они используют.

Но в большей степени сокращение количества вылетов вертолетов связано не с тем, что у них там "авиация". Система наземной эвакуации стала эффективно работать. Нельзя сказать, что мы перестали летать только потому, что там есть системы ПВО – неважно, воздушного или наземного базирования. Еще надо признать то, что система эвакуации наземным транспортом наконец выстроена – чего не было поначалу. Сначала вертолеты летали без остановки. Сейчас, зная информацию из днепропетровских больниц, могу сказать: раненые по-прежнему поступают. Но у нас их нет. Хотя спросите любого водителя скорой и он вам скажет: мы из зоны АТО не вылазим. Возим, возим, возим…

В принципе, это правильно. Если бы мы загружали всех раненых без разбора – боец с легким ранением мог занять место, которые мог бы получить более тяжело раненый человек. Поэтому определенная "сортировка" (уж простите за такое слово) кого везти машиной, а кого – вертолетом, повышает эффективность эвакуационных мероприятий. Система так и должна работать: авиационным транспортом вывозится критичные и очень критичные раненые. Тогда это сопоставимые риски: с одной стороны, возможность использования ПВО, с другой – жизнь тех, кого мы везем.

Жизнь подсказала баланс?

На самом деле, так это все работает во всем мире. Лишь вертолетами не возят нигде. Разве что в очень богатых странах, где много вертолетов – тогда можно возить. Но мы же находимся там, где находимся. Конечно, случаются ошибки в решениях, кого и как эвакуировать. Но это уже вопрос наличия или отсутствия профессионализма.

Кстати, о профессионализме. Медики говорят, что за год войны значительно повысился уровень военной медицины.

Это правда. Мы тут принимаем людей - и видим результаты. Но одно дело, когда мы принимали поначалу прямо с передовой людей, никто их не обрабатывал. А сейчас мы видим, что там появляются специалисты-медики. Да и сами солдаты об этом говорят. А поначалу прилетали… Вот как его ранили – так он и прилетел. Разве что укол обезболивающий сделали. И доски у них торчат… Сейчас намного лучше. Еще не все хорошо – но однозначно есть улучшение.

А если есть один тяжелораненый? Он может рассчитывать, что за ним пошлют вертолет?

А мы так и делаем. И очень часто. Тут ведь речь не идет о цене вопроса – речь идет о человеческой жизни. Если есть тяжело раненый – вылетает вертолет. Причем, речь не идет о вип-персонах. Хотя на моей памяти было три случая, когда вертолет вылетал индивидуально за ранеными командирами.

Но в большинстве летаем за простыми солдатами – не важно, числятся ли они в добровольческих батальонах, ВСУ, Нацгвардии или территориальной обороне.

Когда впервые привезли раненых погибших – можете вспомнить, как это было? Насколько сильным шоком увиденное стало для Вас тогда?

Знаете, а ведь, как ни странно, в тот момент самые тяжелые раненые, погибшие, которые не прошли через морги, а попали к нам прямо с поля боя – вот как были, даже без пакетов - меня не шокировали. Точнее, я не могу сказать, что я в тот момент сильно осознавал. Мы все тогда действовали на автомате. На понимании того, что эту работу надо делать без эмоций. И я делал ее без эмоций.

Тяжело было после. Об этом даже говорить тяжело. Вспоминать оказалось труднее, чем было делать. Оказывается, подобные воспоминания и переживания имеют свойство накапливаться – и делать то, что мы делали, было не так волнительно, как рассказывать об этом. Не могу сказать, что вспоминаю все это каждый день. Но когда вспоминаю – в горле появляется ком...

Наверное, свою роль сыграло состояние шока и внутренняя мобилизация. Я после сам удивлялся, как удалось что-то делать, когда видишь так много молодых погибших парней. Я в прошлом – военный летчик, поэтому видеть приходилось всякое. Но так много убитых я не видел никогда.

Бывали случаи уникальные – с точки зрения непонимания того, как такое может быть. Люди без полголовы – но живые… Тяжело… И знаете, в чем особая сложность, специфика нашей работы? Там, на передовой, есть люди живые, здоровые, есть раненые, есть погибшие. И последние как бы "растворяются" среди живых. А здесь живых нет. Мы же их не видим. Мы видим только раненых и убитых. И для нас оттенок войны – совсем другой. Это и есть самое трудное для наших людей. Для нас война – это только раненые и убитые. Живых на этой войне нет. Наверное, поэтому мы все удивляемся, когда они – живые, здоровые – к нам приезжают. Для нас это странно.

Особенно тяжело нашим аэропортовским женщинам – врачам, сотрудницам службы организации перевозок. Ведь они это все чувствуют как женщины, как матери, прежде всего.

Читайте: В Днепропетровск доставили тела семи погибших бойцов АТО

А те, кто летал в зону АТО? С ними все нормально?

К сожалению, нет. Два вертолета, о которых я сказал. Еще один вертолет погибшего командира Андрея Белкина, который был сбит под Славянском, когда было объявлено перове перемирие. Там вообще весь экипаж наш, отсюда. Те спецназовцы тоже работали здесь у нас. Молодые ребята, с которыми мы здесь вместе жили… Потом – экипаж Саши Белого на ИЛ-76… Несколько экипажей самолетов нашей истребительной и штурмовой авиации, которые были сбиты в районе боевых действий… Много тех, которые от нас ушли - и не вернулись. Тех, кто катапультировался и кого потом эвакуировали сюда, к нам – они от нас же практически все и улетали. Процентов 80 того, что происходило с авиацией – это были люди, которые улетали от нас. И мы это переживаем.

Вы в начале нашего разговора говорили о том, что летали под Славянск. Когда Вы были в зоне боевых действий - были ли особо опасные моменты?

Для меня лично было несколько небезопасных моментов. Когда мы пролетали над новыми блокпостами "ДНРовцев", о существовании которых мы еще не знали. Было несколько моментов, когда по нас стреляли. Потом мы начали их обходить, но поначалу было такое.

А вот группа, которую я привез, работала под обстрелами, на передовой практически, в засаду попали. Во всех этих операциях, в которых мы участвовали, один раз попали в засаду, один раз на передовой были под обстрелом и один раз было нападение диверсионно-разведывательных групп. Это все было. Мне лично повезло, что только по вертолету стреляли.

Мы с Вами вскользь уже вспомнили об "авиации" террористов. Как специалист, что можете сказать более подробно по этой теме? Чем они хвастаются – и что реально у них может быть?

В принципе, я знаю потенциал, который там остался. Сейчас я занимаюсь авиацией большой. Раньше занимался и военной авиацией, и авиацией малой. Успел, скажем так, поработать во всех областях.

Так вот, когда я занимался малой авиацией (авиахимработы), работал в Донецкой и Луганской областях. Было это достаточно давно – 1999-2000 годы. Но представление о том, что там есть, у меня существует.

Во-первых, там есть самолеты сельхозавиации. Там есть спортивные самолеты ЯК-52, а также учебно-тренировочные Л-29, которые находились в районе Луганска. Там есть аэродром Тарасовка, где работал центр подготовки летного состава на самолетах Л-29. Это одна тема.

Вторая тема – это АН-2, которые у них есть и которые использовались для выполнения авиационно-химических работ и парашютных прыжков. Они там есть.

Кроме того, в районе Луганска и Донецка были самолеты ЯК-52 и ЯК-18. Это легкомоторные самолеты, которые являются спортивными, но при желании могут быть использованы. У них также есть легкомоторная авиация типа мотодельтапланы.

Еще одна категория – самолеты типа АН-26, которые могут быть у них в наличии. Есть также музей в Луганском училище штурманов, в котором были представлены все типы самолетов – правда в не летнопригодном состоянии. Это еще одна тема, о которой они говорят.

Читайте: На Донбассе активизировалась авиация боевиков

Полеты их "ЛНРовских" и "ДНРовских" АН-2 в зоне боевых действий отмечались еще в прошлом году. Мы точно знаем, что они там летали. Как и вертолеты. Функции – транспортные: перевозка людей, подброска оборудования. Все это они уже делали в прошлом году на этих самолетах АН-2. Если мы говорим об авиации, как таковой.

В то же время есть достоверная информация, что россияне туда не только на своих танках заезжают, но и на своих вертолетах залетают. Эти полеты фиксируются в зоне АТО.

Что из этого можно вымутить? Реального потенциала военной авиации у них нет. Но есть оболочка. Есть прикрытие. Вот у нас есть самолеты в музее? Мы их и подняли. Для чего они выстраивают эту всю шумиху? Что ИЛ-29 запустили? Ничего этот ИЛ-29 не сделает серьезного. Но они под этой маркой начинают кричать, что восстанавливают СУ-25, СУ-24 - те ударные самолеты, которые могут наносить удары. И МИ-23, МИ-29, которые у них там на постаментах. Все это - не более чем прикрытие для того, чтобы заявить о собственной авиации и поставить туда российские самолеты. Может, не прямо из России, а те, что в Крыму остались. С того же Бельбека – где Мамчур был. Их же не все Украине отдали. Можно отремонтировать и переправить в Украину. А можно и не заморачиваться, поставить военные самолеты России и закрыть эту тему.

Есть ли у них потенциал для военной авиации? Да, у них есть люди – как и по всей стране. Украинцы всегда были летающей нацией. Поэтому люди есть. А вот имеющиеся в их распоряжении самолеты не представляют никакого интереса. Разве что как "оболочка", как повод.

Читайте:

Россия прислала террористам ЛНР вертолеты - штаб АТО

Как по-Вашему, то, что эти разговоры периодически появляются, означают, что рано или поздно российские самолеты на Донбассе будут?

Я предполагаю – это мое субъективное мнение – что они не могут без авиации. Если бы, предположим, у меня была бы задача, я бы обязательно использовал авиацию. Потому что ведение боевых действий с авиацией и ведение боевых действий без авиации - это две большие разницы. Когда мы использовали авиацию до Минска-1, у нас были определенные результаты и серьезные успехи. Сейчас мы ее не используем - и шансы уравнены, близки. Все ждут, пока появится повод использовать авиацию, что они, что мы. В России авиация серьезнее, чем у нас. Она не серьезна по сравнению с миром, но серьезна по сравнению с нами…

А для нас ведь это ключевой момент…

Да. По количеству самолетов и их качественному составу они, конечно, нас превосходят. И использование авиации в противодействии - при всем уважении к нашим ВВС - мы просто не имеем столько ресурсов. Поэтому они этот повод – а это не больше чем повод - будут использовать, чтобы сказать, что она в "ДНР/ЛНР" есть. Хотя авиации у них не может быть априори. Как не было захватов самолетов, о которых они рассказывают, и садящихся подбитых наших самолетов не было…

Читайте: "Маяк" под Широкино превращается в донецкий аэропорт: видеофакт

Как считаете, почему террористы до сих пор не используют авиацию? Вряд ли их пугают минские договоренности – в остальном они их легко нарушают…

Дело в том, что та территория, которая у них сейчас есть, простреливается нами полностью. При желании, конечно. Авиация не может находиться в безопасности. Им нужно, как минимум, 250 км территории для того, чтобы маневрировать. Этого расстояния у них нет. Поэтому идея использования авиации и не воплощается сейчас. Не потому, что кто-то еще не решился, а исключительно потому, что уже завтра ее не будет. Они ждут расстояния.

Согласно минским договоренностям в части отвода вооружений они могут получить эту необходимую территорию?

Нет. Если минские договоренности были бы выполнены и если не будет других договоренностей после Минска-2, у них нет возможности разместить там авиацию.

Кроме самих самолетов и вертолетов нужна же еще и взлетно-посадочная полоса. Там они есть?

Это не самое сложное. Даже если говорить о донецком аэропорте, то при желании и необходимых ресурсах его можно достаточно быстро восстановить для обеспечения возможности полетов.

Знаете, что я вам скажу? Мы же тоже рассматриваем возможность нанесения удара по нашему аэропорту. Для этого у нас есть программа устранения повреждений, вызванных этим воздействием. Не буду вдаваться в подробности – скажу только, что там предусмотрена возможность в достаточно сжатые сроки восстановить аэропорт в той мере, чтобы его можно было использовать для выполнения полетов военной авиации. Это все реально. Ведь вывести огромную площадь из строя настолько, чтобы ее нельзя было отремонтировать – очень и очень сложно. Это не так, что сделали две дырки – и все, аэропорт нельзя использовать.

Я не знаю, что там вывели из строя в Донецке, но, судя по тому, что там происходило, не думаю, что 4-километровую полосу вывели из строя настолько, чтобы ее невозможно было восстановить. Тем более, на аэродромах Луганска или Северодонецка. Чтобы восстановить полосу, по сути, большого ума не надо. Поэтому расчитывать, что выведенный из строя аэродром помешает им использовать авиацию – глупо.

Главное тут то, что есть договоренность, что есть запрет на использование воздушного пространства и, собственно, возможность огневого воздействия. Повторюсь, у нас сегодня такая возможность есть. Расстояние очень критично для них и безопасно для нас

Но, опять-таки, в условиях гибридной войны говори, что хочешь - это же театр цинизма. Поэтому летать из России и говорить, что из Украины – это им никто не может помешать. Поэтому мы и говорим сегодня, что полоса в ДАП непригодна для полетов. Она и правда не пригодна – но, думаю, ненадолго. Там есть возможность отремонтировать. И в любой момент они могут начать говорить, что они это сделали.

Читайте: Террористы прицельно обстреляли "скорую" близ Широкино: фотодоказательства

Вопрос, возможно, немножко не в тему, но - что Вы думаете по поводу сбитого малайзийского "Боинга"?

Однозначно, что сбили его не мы. Это просто однозначно. То, что они его не хотели сбивать - скорее всего, да. В их планы это не входило. То, что наша авиация там находилась в то время – она там находилась. Но это была не боевая авиация, а транспортные самолеты.

Я не могу сказать, кто непосредственно нажал на кнопку. Были ли это россияне или нет. В любом случае, это была противоборствующая нам сторона, назовем ее "ДНР". Остальное – детали.То, что они ошиблись и сбили его - это факт.

Но здесь есть ,на мой взгляд, такой сколький момент. Когда началась АТО - это воздушное пространство должно было быть закрыто для пролета гражданских судов, не связанных с проведением АТО. И с той, и с другой стороны. Но оно не было закрыто. Никем. Ни нами, ни россиянами, ни "ДНР/ЛНР", ни ИКАО, международным сообществом…

Это ведь тоже элемент гибридной войны. Те, кто по ту сторону, говорят, что их там нет, что они там не воюют. Но и мы тоже не признаем, что это война, а не антитеррористическая операция. Это гибридные иносказательные выражения того, чем мы там занимаемся, воюем или нет, не дали международному сообществу юридического основания для принятия решения о закрытии воздушного пространства в связи с ведением боевых действий на Донбассе. Эта трагедия – результат того, что никто так и не решился назвать вещи своими именами.

Читайте: Эксперты вывезли с места крушения MH17 15 тонн обломков – "ДНР"

Вы хотите сказать, что почти 300 человек погибли из-за бюрократии и дипломатических "реверансов"?

Скорее, из-за желания избежать конфликта. Мотивация ведь у всех – одна: не объявлять происходящее началом Третьей мировой войны. Отсюда – желание как можно больше завуалировать происходящее. Это желание есть у всех сторон. И вот эта завуалированность политическая не дала юридических оснований тем, кто должен был запретить полеты над Донбассом. Потому что для этого необходима однозначность трактования. В авиации вообще все однозначно. Есть либо "да", либо "нет". Или запрещено, или разрешено. Или выделены коридоры. А для этого просто не было оснований. Не было импульса, который позволил бы сказать: все, закрываем! Ведь в глазах мира на Донбассе проходит милицейская операция. И что? Над Афганистаном же самолеты летают? Летают. Хотя там тоже небезопасно. И над Суданом летают… А тут проявилось.

Ответственность за случившееся есть на всех. Не только на том, кто кнопку нажал.

Почему так долго не отдавали черный ящик?

Почему не отдавали? В итоге же отдали. Очень просто на самом деле. Просто - и сложно. Простота заключается в том, что мировое сообщество поняло, что тут общая ответственность: не закрыли воздушное пространство потому, что не досказали.

Я так понимаю, что был предмет торга. Если мы не отдаем ящики - их нет. И никто никого не сбивал. И мы их не отдадим. Мы их "не нашли" - забрали, спрятали. Ищите! Только вот никаких страховок никому не выплатят.

Читайте: России не избежать правды о сбитом "Боинге" – МИД Украины

Поэтому эти черные ящики стали предметом торга - как все торгуется сейчас у Путина. Он же все ставки повышает. Точно так же и это. Мы вам отдадим, если мы не будем виноваты. Почему голландцы толком ничего не говорят до сих пор? Потому что были политические торги, за которыми стоят люди – погибшие, их близкие, которые должны получить компенсацию. А те, кто сбил, получили возможность торговаться по поводу того, что "мы не виноваты", или "виноваты, но не мы", или "виноваты, но частично"… Эти ящики использовали для политических торгов – уж извините за откровенность.