Власенко: Тимошенко попросила позвонить и успокоить ее маму. Ч.2

Защитник Юлии Тимошенко в «газовом» деле – нардеп Сергей Власенко рассказал «Обозревателю» о тактических задачах и стратегических целях, которые намерена добиваться в суде команда экс-премьера.

Продолжение. Начало читайте здесь.

Все это время у вас была связь с внешним миром?

Наши телефоны были заблокированы. Скорее всего, где-то рядом, возможно, в соседней комнате стояла так называемая глушилка мобильных телефонов. Поэтому я не мог никому позвонить, мой iPad не работал. Я сказал: «Ребята, мне нужно выйти, чтобы как минимум сообщить о том, что тут сейчас происходит». Мне ответили: «Нет, ты никуда не пойдешь, будешь здесь, с нами». Спрашиваю: «Я арестован?». Ответ: «Нет». Интересуюсь: «Задержан». Ответ: «Нет». Задаю вопрос: «Я выйти могу?». Говорят: «Нет, не можешь». Аргументы, что я свободный гражданин свободной страны не подействовали. Тогда я позволил себе напомнить о том, что являюсь народным депутатом Украины. «Нам все равно, кто ты», - ответили. «Жалуйся хоть в ООН», - сказал мне начальник отдела ГПУ господин Пушкарь. После этого я попытался выйти, но сотрудники милиции перекрыли мне дорогу. Я попросил пропустить меня, они, понятное дело, не пропустили. Затем повернулись спиной, обнялись вшестером. Даже не знаю, зачем они обнимались… Возможно, любят друг друга? Кстати, этот эпизод также можно найти на видео в Интернете. Я представился, попросил их представиться. Ноль реакции. Они просто отвернулись, заблокировали двери. А команду на это им дал начальник управления Генеральной прокуратуры Олег Пушкарь. Он сказал: «Не выпускать его!». После этого они сказали, что Юлии Владимировне уже назначен другой защитник.

От государства, я так понимаю, но с чего вдруг?

Да, так называемый защитник по назначению. На мой скромный вопрос: «А чем это обусловлено?», они ответили, что 47-й статьей УПК. Я им предложил вместе прочесть 47 статью, где есть исчерпывающий перечень случаев, когда назначается защитник. Когда у лица нет защитника в деле, государство ему его назначает. И то – в отдельных случаях. Тимошенко категорически против этого возразила и сказала, что хочет видеть своим защитником только меня. Они тут же составили постановление о ее отказе от второго защитника. Второй защитник все это время сидел в соседней комнате, на подстраховке, так сказать. Затем пришла женщина в милицейской форме, мы все вышли и был проведен личный досмотр Юлии Владимировны. После этого мы вернулись назад и начались следственные действия в виде оглашения постановления о привлечении ее в качестве обвиняемой. Постановление занимало 10 страниц.

140-я статья Уголовно-процессуального кодекса предполагает несколько действий, связанных с предъявлением обвинения. Первое – постановление о привлечении в качестве обвиняемой нужно огласить. Пусть с нарушениями, однако, они это сделали. Эта же статья предполагает, что нужно разъяснить суть обвинения обвиняемому. Воспользовавшись этим правом, мы попытались задать им несколько вопросов, касающихся разъяснения сути обвинения. Например, Юлия Владимировна попросила следователя объяснить, в чем же ее умысел в нанесении убытков государству? На что следователь Нечвоглод сказал: «Ну, мы же вам огласили? Огласили. Хотите, мы вам еще раз огласим». То есть они написали три страницы об умысле, но разъяснить в чем суть этого умысла, не захотели. Или не смогли. После этого мне без объяснения причин отказали в конфиденциальной встрече с ЮВ, хотя такое право прямо предусмотрено ст.48 УПК.

А вы подавали жалобы на действия правоохранителей, которые вас не выпускали из здания ГПУ?

Да, на имя генпрокурора Пшонки я уже подал три заявления о преступлениях. Почему, о преступлениях? Потому что, мне кажется, что были совершены действия, которые попадают под признаки ряда преступлений. Первое заявление о преступлении я подал как гражданин Украины, поскольку меня, против моей воли удерживали в помещении на протяжении 8 часов. А это – статья Уголовного кодекса. Второе заявление я подал как защитник Юлии Владимировны. Я считаю, что во время проведения этих «следственных действий», со стороны сотрудников Генеральной прокуратуры осуществлялось вмешательство в мою деятельность как защитника. Это – отдельная статья Уголовного кодекса. В чем это заключалось? В том, что меня не выпускали из помещения, мне пытались не дать возможности надлежащим образом оказывать правовую помощь Юлии Владимировне. У меня все документы хранятся в iPad.

И все предыдущие разы я имел возможность работать с документами посредством iPad, нормально и качественно оказывая, Юлии Владимировне правовую помощь. В этой же ситуации, когда iPad у меня не работал, связи с внешним миром не было, я неоднократно требовал предоставить мне возможность выйти к моему помощнику, который находился возле здания Главного следственного управления ГПУ для того, чтобы взять документы. Меня в этом ограничили, и я считаю, что такими действиями и следователь Нечвоглод, и начальник управления Пушкарь, вмешивались в мою, как защитника, деятельность. При этом они запретили мне конфиденциальную встречу с ЮВ после оглашения постановления о привлечении ее в качестве обвиняемой. Мешали мне с ней общаться в ходе "следственных действий". И третье заявление о преступлении я подал как народный депутат Украины. Я считаю, что в этом случае были ограничены мои права, как народного депутата Украины.

После всего вами рассказанного, становится очевидным, что в тот день Юлию Тимошенко должны были задержать. Но, как мы все знаем, не задержали. Почему, как вы считаете?

Ситуация была следующей. Мы находились внутри Генпрокуратуры с 10 утра до 18:00. Постановление следователя об освобождении мы получили на руки около шести часов вечера. Все это время Тимошенко находилась в статусе задержанной. Мы были полностью отрезаны от внешнего мира. Это я потом уже узнал, что, оказывается, около 14:00 на пресс-конференцию вышел первый замгенпрокурора, который сказал, что никто никого не собирался задерживать, и вообще все это – пиар-акция, придуманная Тимошенко. После этого, как выяснилось позже, была проведена встреча послов с генпрокурором. Затем на пресс-конференцию вышел генпрокурор, который сказал, что, скорее всего, Тимошенко отпустят, но следователь что-то там решает. Мы же до шести часов всего этого не знали, а Юлия Владимировна пребывала в статусе задержанной. Да, мы почувствовали, что где-то в районе 14:00 - 14:30 ситуация несколько изменилась, исходя из темпов следственных действий, уровня психологического давления, которое они пытались оказывать в первую очередь на Юлию Владимировну, во вторую – на меня. То есть мы почувствовали, что напряжение потихоньку начало спадать, но юридически это, поверьте, ни в чем не выражалось.

Юлия Владимировна публично заявила, что ее накануне предупреждали о вероятном задержании. То есть громом среди ясного неба события вторника, 24 мая для нее не стали. Она была готова к аресту? Как она держалась все эти восемь часов, проведенных в здании Генпрокуратуры?

Да, действительно мы владели информацией о том, что Генеральной прокуратурой затеваются определенные действия. Но вы ведь хорошо понимаете, что такое информация. Ей можно верить, а можно к ней относиться скептически. На самом деле, никаких юридических оснований для всех тех действий, которые осуществила Генпрокуратура, не было. До последнего момента мы надеялись, что все-таки ГПУ не будет заниматься откровенным нарушением закона. И, конечно же, мы надеялись, что хотя бы какие-то внешние приличия будут соблюдены. Еще раз подчеркиваю: никаких оснований для изменения меры пресечения не было. Тимошенко каждый раз являлась в Генеральную прокуратуру по вызову. Тимошенко, как только она заболела, письменно проинформировала об этом следователя, предоставив потом соответствующую справку. Никто под сомнение ее болезнь не ставил. Однако в пятницу, 20 мая, известная народный депутат (имеется в виду Инна Богословская. – Авт.) распространила несколько лживую информацию. Она в частности сказала, что у Тимошенко якобы были повестка в прокуратуру на пятницу, и якобы Тимошенко болела только в пятницу. Это – прямая ложь.

Во-первых, Тимошенко болела с понедельника, о чем в понедельник же она проинформировала следователя. Скажу вам больше – на самом деле Тимошенко неважно себя чувствовала еще с предыдущей пятницы. То есть, по сути, это был уже седьмой день болезни. Юлия Владимировна, будучи дома и просматривая вечерний эфир, увидела весь тот поток грязи, который был на нее вылит в известной передаче известной народным депутатом. Она не сдержалась и приехала туда. И вынуждена была приехать, чтобы ответить на все те лживые заявления, которые озвучивались на всю страну. Во-вторых, никакой повестки в Генеральную прокуратуру на пятницу у Тимошенко не было. Как не было ее и на понедельник, когда я сам пришел и по просьбе Юлии Владимировны уведомил их о том, что она готова участвовать в следственных действиях. Первую повестку мы получили на вторник, и мы пришли во вторник.

Но все-таки, как на все происходящее в Генпрокуратуре реагировала Юлия Тимошенко?

Все знают, что она мужественный человек, стойкий политик, боец. «Если у тебя заработает телефон, перезвони моей маме и успокой ее. Скажи, что все в жизни бывает, но все будет хорошо, пусть она не переживает», - это первое, о чем меня попросила Юлия Владимировна. Не скажу, что был сильно удивлен просьбе, но был несколько удивлен той высокой планке, которую Юлия Владимировна держала даже в таких условиях. А условия были еще те! До 18:00 мы не были до конца уверены в том, что нас отпустят, поскольку нам никто ничего не говорил. Но до трех часов мы четко понимали, что осуществились действия по ее задержанию и будут совершаться действия по ее аресту. Об этом свидетельствовало буквально все: заранее заготовленное судебное решение, заранее подогнанные автозаки, количество спецназа. То есть мы понимали, что они готовы были прорываться сквозь толпу людей для того, чтобы вывести Тимошенко в суд. Точно так же понимали, что суд готов вынести любое решение.

Но все это время она очень мужественно себя вела. В какой-то момент мы приняли решение жестко фиксировать все нарушения. И мы постарались это сделать. Кстати, я могу сказать, что Генеральная прокуратура в очередной раз сказала неправду, заявив, что Тимошенко начала сотрудничать со следствием. Тимошенко не подписала ни одного документа, кроме протокола собственного допроса. Часть документов по ее просьбе, подписал я, как ее защитник.

Юлия Владимировна очень жестко пресекала попытки совсем уже грубого нарушения ее прав. Давайте представим ситуацию. Вам предъявляют десятистраничное постановление о привлечении Вас в качестве обвиняемой. При том, что постановление о возбуждении уголовного дела было на двух страницах. Естественно, во время допроса вы начинаете очень подробно рассказывать о тех событиях. И в какой-то момент неоднократно упомянутый выше господин Пушкарь начинает кричать следователю Нечвоглоду: «Да что ты ее слушаешь! Да сколько можно! Да она может говорить веками! Да ты следователь или тряпка!». Все происходило примерно в таком режиме. На что Юлия Владимировна сказала: «Я хочу дать показания. Я заинтересована в объективности следствия».

Знаете, откровенно говоря, я думал, что она во время пояснений будет делать больший акцент на политических моментах, потому что украино-российские переговоры – это все же политическое событие. То есть можно было бы давать политические оценки. При этом она говорила о фактаже, давала юридические оценки и ссылки, не сделав, по сути, ни одного шага вправо-влево. Не было пустых разглагольствований. Все было очень точно, очень сжато, и касалось исключительно тех событий, о которых шла речь в постановлении о привлечении ее в качестве обвиняемой.

Вы намерены обращаться в Европейский суд по правам человека? Если да, когда: синхронно с рассмотрением дела в украинском суде или после того, как отечественная Фемида вынесет свой вердикт?

На сегодняшний день у нас есть несколько оснований обращаться в Европейский суд по правам человека. Конечно же, мы воспользуемся всеми этими основаниями. Конечно же, мы все подробно опишем в нашей жалобе в Европейский суд по правам человека. Как только этот документ будет готов, я думаю, мы сделаем его публичным. Сейчас можно много дискутировать об исчерпанности или не исчерпанности национальных средств защиты и .т.д. Я понимаю все эти вопросы и нюансы, но при этом, еще раз подчеркиваю: у нас уже есть основания для обращения в Европейский суд по правам человека.