Виталий Коротич: «Надо научиться держать за морду государство»

Кто из людей молодых знает Виталия Коротича, тот в основном ассоци­ирует его с перестройкой. Как же, став редактором «Огонька», он из «журнала ЦК КПСС» создал рупор вольнодумия, не боявшийся трубить на самые запретные темы. В этом слава и отчасти проблема Коротича. Ведь его не исключить из ряда украинских поэтов-шестидесятников. А ведь там имена - Лина Костенко, Иван Драч, Борис Олийнык, Мыкола Винграновский... Да и не только «Огонек» редактировал Виталий Алек­сеевич. Легендарный «Всевгг» - журнал украинских переводов самых заметных достижений мировой литературы - выходил на свою высоту тоже при редакторе Коротиче. А сейчас о нем в Киеве быстро позабыли. Наверное, этого кому-то очень хотелось... Хотя «Огонек», перестройка -это, конечно, особенное. Когда после попытки переворота в августе 91 -го опубликовали списки тех, кого гэкачеписты планировали аресто­вать первыми, фамилия Коротича была 57-й, а Ельцина - 69-й.

-Часто бываете в Киеве?

- Раз в два-три месяца. Тут по­хоронены мой отец и старший сын, тут родился я. Киев - мой дом. Другого не будет. Заметил, что Ки­ев украинизируется и вместе с тем здесь больше понимающих, что любовь к Украине - это не значит нелюбовь к другим культурам. За­метил, что в Киеве вызывающе много огромных автомобилей, ко­торых никогда в таких количествах в Европе не увидишь. Все это пройдет, конечно. Киев очень мед­ленно, но достигает ощущения то­го, что Родина и государство - это разные вещи. Родина-это личная, вечная категория. Государство - это временная геополитическая структура, существующая на Роди­не. Государство - это люди, кото­рых мы нанимаем за свои деньги для того, чтоб они нас обслужива­ли: улицы подметали, колбасу во­время и в ассортименте завозили в магазины и очередей за ней не выстраивали. Это люди, с которых мы должны спросить, если снача­ла они укладывают улицу мелкой плиткой, а потом ее заливают асфальтом. В России и в Украине си­туация одна и та же. Нам нужно научиться держать за морду свое государство. Потому что нас при­учили, что оно, как псих со справ­кой, может дэлать все что угодно и ни за что не отвечать.

- Но государство-то не при­выкло жить с мордой, зажатой в народной руке. Наверняка бры­каться будет...

- У нас просто нет опыта и умения жить в государстве. Я во­семь лет отработал в Америке и не видел там ни одного автомобиля со спецномерами. Зато видел, как сняли с работы начальника адми­нистрации Белого дома за то, что он поехал из Вашингтона в Нью-Йорк на выставку филателистов, использовав служебный автомо­биль в личных целях. В американ­ском Правительстве есть 40 слу­жебных правительственных авто­мобилей, в Британии - 25, а в нуж­дающейся России - 650 тысяч. На их обслуживание в год уходит 1,5 млрд долларов: шоферы, гаражи, подогрев сидений, бензин... В американском Конгрессе депутаты могут принимать решение о том, чтобы повысить себе зарпла­ты, льготы и пенсии. Но это реше­ние вступает в действие только со следующего состава. Государство бьет своих же госмужей по рукам: мол, не разевай ооток! Я как-то сказал Горбачеву немилые его уху слова: «Невозможно быть гибри­дом Сахарова и Пиночета». Имен­но такой гибридной позиции сей­час придерживается Путин. О лю­дях, которые его окружают, все СМИ трубят: мошенники, воры, прохвосты. В Америке одна по­добная статья стала бы отправной точкой для сотен расследований, разбирательств. У нас ничего не происходит.

- Свобода слова в вашем по­нимании?

- Свобода слова - это если я сейчас выйду и скажу: Иваненко, Петренко, Сидоренко - воры. А по­сле этого правительство и проку­ратура в моих словах разберутся, и если я заврался - меня посадят, а если нет - посадят проворовав­шихся. Но ничего такого не проис­ходит - мы, пресса, похожи на электростанцию, от которой не от­вели провода. Она гудит, воет тур­бинами, булькает чем-то, но толку от нее никакого. И пока к СМИ «провода не подведут», мы будем лишь развлекать публику, как цы­ганский медведь на ярмарке.

- Как-то вы сказали, что рево­люция имеет две фазы: первая - баррикады, вторая - деление пи­рога. Мы пирог поделили, делим или уже крошки за кем-то дожевываем?

- Действительно, ночевки на баррикадах и кромсание пирога - фазы любой революции. Причем в каждой из них принимают учас­тие разные люди. После этих фаз наступает следующая - награжде­ние непричастных и наказание не­виновных. Сейчас мы постепенно привыкаем к мысли, что махание палками да языками и построение государства - это два разных про­цесса. И можно махать чем угод­но, но данные обещания хоть ино­гда должны властью воплощаться. Иначе - все: новые баррикады и прежний пирог.

- Вы одно время симпатизи­ровали Ющенко. Эта симпатия сохранилась?

- Симпатизирую и сейчас. Я симпатизирую и красивым жен­щинам, но это не значит, что все они за меня выходят замуж. Хочу, чтоб у Ющенко что-то получилось. Он - милый человек, не попав­шийся на воровстве, что уже хоро­шо. Мое стихотворение «Переведи мене через майдан», которое я на­писал в начале 70-х, часто вспо­минали в связи с оранжевой рево­люцией. Но свою статью о тех со­бытиях я назвал строкой Тычины: «На Майдані пил спадає». Потому что рано или поздно власти при­дется вспомнить, что революции делаются на майданах, а реализу­ются в кабинетах.

Сейчас народ находится во взвеси. Он одновременно не жела­ет возвращения коммунизма, но при этом недолюбливает капита­лизм, где побеждает сильнейший, все неравны, а в очередях не раз­дают ничего бесплатного. Комму­низм - болезнь голодных. В Аме­рике общество вылечили от ком­мунизма, когда накормили всех. Там к бедным принято относиться как к рэкетирам: им платят откуп­ные, чтобы не беспокоили. Так дешевле, и потом, так власти застра­хованы от появления какого-ни­будь Ленина или Анпилова.

- Говорят, вам предлагали сделать «Огонек» в Украине? По­чему не взялись?

- «Огонек» имел свое время и место, и пусть он там и остается. Действительно, вся московская пресса имеет дубляж здесь. По­мню, в украинском Союзе писате­лей всегда говорили: вот это наш местный Есенин, а это наш Мая­ковский, не пытаясь взрастить ли­тератора со своей фамилией. Все эти московские названия «в Укра­ине» - это хорошо, но мы должны иметь свое - всевозможные «Ки­евские ведомости» или «Газеты по-киевски», которые должны всех московских конкурентов за­ткнуть за пояс. Украине нужна своя пресса.

- От редакторства в «Огоньке» какое осталось послевкусие?

- Тогда я выработал практику, которую называл «тактикой огра­ниченной глупости». Никогда не ссорился с начальством, хоть не люблю ни тупое диссидентство, ни тупое холуйство. Но когда мне нужно было, я умел стать полным дураком. Наверное, это женский способ: закатить глаза, всплеснуть руками: «Д-а-а? Не может быть! Что вы говорите?» - но я его ис­пользовал. У Лигачева в воспоми­наниях записано что-то вроде: «Коротич, очевидно, дурак. Я его вызываю, а он мне: «Что вы гово­рите? И как это мне в голову не приходило? Конечно, исправим». А завтра я открываю журнал, а там все то же самое. Снова вызываю Коротича, а он мне снова: «Ой, как это вы умно сказали! Сделаем, ко­нечно!» И снова ничего».

Никогда не шел на прямые скандалы. Я скорее становился ду­раком. Начальству ведь нравится, если кто-то глупее его. Да, у меня было много приемов, с помощью которых я добивался, чего хотел, но я горд, что не принадлежу к числу тех, кто подписывал коллек­тивные письма против, скажем, националистов. Потому что сего­дня в борцах за национальную идею ходит половина из тех, кто писал книги против Папы Римско­го, против бандеровцев. Я придер­живаюсь правила: когда ты, бре­ясь по утрам, смотришь в зеркало, ты не должен видеть там сволочь.

- Вы уже давно не пишете ли­рику?

- Знаете, мои родители были учеными: отец - видным микро­биологом, мать - физиологом. Они мне с детства внушали: в этой стране, в этой жизни надо иметь профессию, в которой государст­во будет зависеть от тебя. Если ты будешь журналистом, то какой-то дурак с большим партийным ста­жем всегда будет выше тебя, а вот если ты будешь хорошим врачом или инженером, тогда другое де­ло... И я пошел учиться в медин­ститут, окончил его с отличием, окончил аспирантуру... Стихи я пи­сал, сколько себя помню. Мне бы­ло легче, чем моим коллегам. У меня за спиной была медицина. Всегда говорил: если меня выго­нят из писателей - пойду клизмы ставить, не пропаду. Но вот лет 10 назад стихи ушли от меня. Думаю, это была расплата за суету, разъез­ды. И вдруг недавно снова напи­сал.

- Что было толчком?

- Сам не знаю. Просто где-то оголилось и брызнуло. Вот и все.

Виктория КУЛЬКО, «Газета по-киевски»

www.pk.kiev.ua