Следы фальсификаторов картин Яблонской ведут в правительственные кабинеты

Представлены были работы и других известных мастеров советского периода. Как оказалось, организаторы мероприятия выставили напоказ… фальшивки. Случись это, например, в Америке или Британии, - подобные «любители искусства» были бы навсегда опозорены и наказаны по закону. У нас такие люди, если у них есть связи и тугие кошельки, похоже, могут рассчитывать на снисходительность закона. Тем более, если «крыша» ведет в высокие правительственные кабинеты. Как развивалась история с поддельными работами, "ОБОЗу" рассказала дочь Татьяны Яблонской, художница Гаяне Атаян.

Видео дня

Гаяне, скажите, когда начался скандал с фальшивыми картинами Яблонской?

Больше года назад я совершенно случайно узнала, что в Киевском музее русского искусства открывается выставка «Из частных коллекций», и в ней будто бы представлены работы моей мамы. Организаторами выставки были Министерство культуры, музей русского искусства и частная галерея «Эстамп». Так же случайно мне попал в руки каталог выставки.

Открыв каталог, я была просто шокирована. Три из четырех работ, на которых стоит подпись якобы моей мамы, – фальшивки, написанные кем-то «под Яблонскую». Мамина рука к этим холстам вообще не прикасалась. Четвертая вещь – «Свадьба». У мамы действительно была такая картина – она достаточно известна. Но картина, представленная на выставке, лишь отдаленно напоминает мамину работу. По версии галереи, кто-то нашел авторское повторение «Свадьбы», а поскольку работа была в плохом состоянии, её отдали в реставрацию и результат этой реставрации представлен на выставке. Однако даже если эта версия верна, то после реставрации работа вряд ли может считаться маминой.

Вот здесь – рука профессионала, а здесь – дилетанта (Гаяне Атаян показывает фото оригинала работы и репродукцию, размещенную в каталоге, которые заметно отличаются). Практически, почти всю работу перекрасил какой-то неумеха-реставратор, и получилась эдакая самодеятельность – «раскрась сам». Я допускаю версию, что когда-то это могла быть авторская вещь, но испорчена она до такой степени, что авторского там ничего не осталось – это уже не стиль Яблонской, не ее характер живописи.

Это первый случай, когда Вы столкнулись с подделками работ Яблонской?

Поддельных работ сейчас ходит очень много. Начало их производства и активного распространения пришлось на конец 90-х годов, когда громко «прозвучала» мамина юбилейная выставка к 80-летию. Пошла мода заводить частные коллекции, живопись стали покупать богатые соотечественники и иностранцы. Оригиналов Яблонской не так много, как желающих их приобрести, вот и появляются предприимчивые ребята, промышляющие подделками. Это рынок: есть спрос, значит, есть предложение.

По части фальшивок могу уже писать диссертацию - этого добра я насмотрелась достаточно. Бывает, маме просто пытаются приписать старые чужие работы, встречаются очень плохо изготовленные подделки «под Яблонскую». Попадаются даже уменьшенные копии с маминой картины «Хлеб» - такие себе «хлебчики», которые ещё в советские времена в Худфонде делали по заказу копиисты, – эти картинки в своё время висели в сельских клубах. Сейчас эти копии иногда попадают в руки нечистоплотным дельцам от искусства, те вставляют их в дорогие рамы и пытаются продать коллекционерам под видом эскизов Яблонской. Но ведь эскизы – это совсем другое! Тем не менее, этот товар им иногда удается сбыть. Однако когда такая вещь доходит до серьёзного клиента, он, как правило, требует определенных гарантий их подлинности, подтверждения авторства. И для удачного сбыта фальшивок экспонирование в государственном музее как нельзя кстати.

Но для чего фальшивые работы выставлять в государственном музее?

Цель такой акции – легализация. То есть вещь, купленная бог знает где, бог знает у кого, может вызывать определенные сомнения в ее подлинности, качестве и потому имеет низкую степень ценности. Пройдя через музейные стены, она получает статус подлинника. Об искусстве здесь речи нет – речь идёт только о вложении денег.

И музей дает подтверждение подлинности работ?

В данном случае музей экспертизы не проводил и сертификатов на эти вещи не выдавал. Коммерческая галерея «Эстамп» просто арендовала у музея помещение и сделала выставку (хотя это меня смущает - как может государственный музей, не вникая в суть дела, выставлять что угодно просто по договору аренды?).

Галерея «Эстамп» - частная коммерческая структура. Для проведения данной выставки работники галереи собрали работы у своих клиентов. Курировал акцию всем известный чиновник из прежнего состава власти – бывший гуманитарный вице-премьер Дмитрий Табачник. Каким образом он связан с галереей «Эстамп» – я не знаю, но было очевидно, что именно он явился, образно говоря, отцом-благословителем этого мероприятия. В каталоге выставки напечатано вступительное слово господина Табачника. В конце каталога размещено сообщение о том, что акция проходит в рамках проекта «Украина классическая» при содействии вице-премьера по гуманитарным вопросам Дмитрия Табачника, министра культуры Юрия Богуцкого и директора музея русского искусства Тамары Солдатовой. Разве возможно усомниться в солидности проекта, организованного при участии и поддержке таких известных деятелей культуры?

Что Вы предприняли, когда узнали о проведении этой акции?

Узнав о выставке (а узнала я о ней непосредственно в день открытия), я сразу же стала звонить в Русский музей и требовать, чтобы подделки немедленно сняли с экспозиции, проинформировав общественность о том, что картины не являются подлинниками, и сообщила, что в противном случае я самостоятельно сделаю соответствующее публичное заявление. Ответ был самый сдержанный: «Что Вы, что Вы, там будут такие люди...» Мне даже не хотели назвать время, когда начнется вернисаж. Затем я стала звонить в галерею с теми же требованиями. Ответ тоже был более чем уклончивым.

Итак, отправляюсь на вернисаж. Пускать в музей меня не хотели, вход был строго по пригласительным, но я случайно встретила знакомых, и мне удалось «просочиться» в помещение музея. Невозможно передать, какие чувства я испытала за те полчаса, пока была внутри. Меня поразил цинизм происходящего. До сих пор ощущаю стойкий привкус предательства и горькое ощущение собственной беспомощности, невозможности что-либо изменить. Вот это и есть, наверное, «моральный ущерб», который не измеряется никакими деньгами.

Я ничего не могла сделать – меня просто не пустили к микрофону. Произносились торжественные речи. Выступающих было четверо – профессор Дмитрий Табачник, тогдашний министр культуры профессор Юрий Богуцкий, директор музея Тамара Солдатова и директор галереи «Эстамп» Ольга Сагайдак. Речи были о том, какую, дескать, благородную функцию исполняет выставка, поскольку в музеях уже давно не выставляют работы советского периода, произносилось даже слово «меценатство».

Мое положение было довольно странным – я стояла под этими работами и просто говорила всем – знакомым и незнакомым людям, что перед ними фальшивки. К концу вечера мое имя стали шёпотом произносить в группках присутствующих, на меня поглядывали с опаской, как на бомбу, которая вот-вот взорвется.

У меня состоялся разговор на грани скандала с директором галереи - она вела себя со мной крайне дерзко. Правда, на следующий же день две откровенные фальшивки всё-таки были со стены сняты. А изуродованную «Свадьбу» так и оставили в экспозиции. И позорный каталог с напечатанными фальшивками продавался в кассе музея весь месяц, пока действовала выставка.

Похоже, Вы пережили большой стресс после открытия выставки. Но как-то ведь нужно было действовать дальше. Что Вы предприняли?

Мы с мамой, действительно, были в состоянии шока. Были мысли ни о чём не рассказывать маме – но как я могу не рассказать? Это же ее жизнь, ее престиж, ее творчество. Ей, естественно, было очень больно и обидно. Мы стали думать, как поступить. Мама моя, пережившая сталинские времена, хрущевские, брежневские, какое-то время сомневалась, подавать ли в суд. Приятели подсказали идею написать открытое письмо. Мы составили текст такого письма, где выразили категорический протест против того, что данные произведения приписываются Татьяне Яблонской, и отправили его в популярные газеты. Отозвалось всего несколько изданий – «Демократична Украина», «Культура и життя», «Голос Украины» и «Зеркало недели». Большинство газет промолчало. Я по наивности своей обрывала телефоны. Я не понимала, как так: когда у мамы день рожденья или выставка - все сами бегут, звучат фанфары, а здесь - молчок. Правда, несколько позже эта тема достойно прозвучала в специальных журналах по искусству. Была и другая реакция на событие. Вот посмотрите – газета «Факты» поместила заметку об открывшейся выставке, на все лады восхваляя организаторов и называя показанные произведения шедеврами!

Для меня все люди на тот момент разделились на тех, кто готов был защитить, поддержать, и на тех, кто отвернулся – друзья познаются в беде. Пока мы сомневались, подавать ли в суд, скандал начал набирать обороты. Через третьих лиц и даже через прессу до нас стали доходить интересные слухи. Пошли разговоры о том, что Татьяна Ниловна, мол, своих работ уже и не помнит, Гаяне – вообще не может о них судить. Источником подобных слухов были сами организаторы выставки, работники галереи и музея. То есть началась массированная атака, ведь общеизвестно, что лучшая защита – нападение. Когда пошли подобные разговоры, и мы увидели, что нас еще больше пытаются унизить, моя мама приняла решение подать в суд. Мы должны были пойти на такой шаг, чтобы отстоять свою честь и достоинство.

Когда вы подали иск?

Иск в Подольский районный суд города Киева мы подали 21 января 2005 года. До этого у нас шла долгая переписка с ответчиками. Кто-то отвечал отписками, а кто-то и вовсе не отвечал. Юрист, которому мы поручили дело, после подачи иска регулярно выяснял, на какой стадии находится дело. Ответы были такого рода: «дело не расписано на судью, судья болеет, судья в отпуске, придите через неделю…». Мы были уверены - раз нет никакой информации, значит, ничего не происходит.

Всё это тянулось более четырех месяцев. 17 июня моей мамы не стало. Я по понятным причинам на какой-то период времени забросила эту историю. А когда понемногу вернулась к реальной жизни, мы с юристами стали выяснять, что да как. Оказалось, что весной, еще до смерти мамы, дело активно продвигалось без нашего ведома и участия! Прошло три так называемых «судебных заседания», о которых мы не были уведомлены, как того требует законодательство. Я считаю их фиктивными – ведь на них просто не был приглашен ни истец ни ответчики. В материалах дела юристы обнаружили уведомления о вручении «повесток», на которых просто нет, да и быть не могло, ничьих подписей.

И какое решение принял суд?

Суд принял не решение, а определение. Интересно, что оно было принято уже через десять дней после маминой кончины. В нем идет речь о том, что в рассмотрении дела следует отказать из-за неявки сторон «без уважительных причин», есть там и информация такого рода: «стороны были осведомлены надлежащим образом». Вот так! Я даже себе представить не могла, что такое может произойти. Я поражена ещё и тем, что работники суда, совершая обман, даже не потрудились как-нибудь его прикрыть. Не знаю, почему так случилось, и чем руководствовалась судья Н.Г.Цап.

Мамы уже нет в живых. Она так и не дождалась восстановления справедливости. Может быть, на это и был циничный расчёт наших обидчиков? Человека нет, значит, нет и проблемы? К сожалению, проблема есть, и достаточно серьёзная. Последний год жизни моей мамы был омрачен и отравлен этой проблемой. Она, конечно, была сильным человеком, умела находить радость в творчестве и в чём-то, безусловно, была выше этого всего. Тем не менее, удар по ней был достаточно сильным и грубым. А положение по части хождения фальшивок у нас, действительно, вопиющее.

Кстати, в каталоге выставки, кроме фальшивок «под Яблонскую», - немало подделок, подписанных именами других, давно умерших, корифеев. Костецкий, Григорьев, Шовкуненко, Глущенко оказались в том же положении, что и Яблонская. Получается, что, подавая в суд, мама косвенно взялась защитить не только себя, но и своих коллег. У кого-то из них нет потомков – для дилеров здесь просто рай! У кого-то потомки есть, но они не решаются отстаивать честь ушедших мастеров. Я хочу надеяться на то, что данный скандал хоть немного научит галеристов и музейных работников уважать Закон об авторском праве. Думаю, что в этой истории оскорбили не только Татьяну Яблонскую, но в ее лице и всё украинское искусство. Получается, что значение имеет не художественная ценность работ, а, как теперь принято говорить, «раскрученный брэнд» - известные фамилии, которые при желании можно поставить под чем угодно. И всегда найдётся так называемый эксперт, который по сходной цене выдаст «сертификат подлинности» на любой мусор.

Кто-то «намалюет», кто-то напишет «документ», кто-то «проведёт реставрацию», кто-то продаст, кто-то перепродаст, масса людей на этом получит деньги, а художника просто опозорят. С этим нужно как-то бороться. Ведь, когда с тобой так поступают, а ты молчишь, - ты невольно способствуешь таким нарушениям, а безнаказанность порождает вседозволенность.

От редакции. Как стало известно «Обозревателю», картина Татьяны Яблонской украшала правительственный кабинет позапрошлого гуманитарного вице-премьера Дмитрия Табачника. Редакция попыталась узнать, была ли эта картина подлинником, или такой же подделкой, как и большинство работ, выставку которых открывал более года назад господин Табачник.

Оказалось, что, выезжая из своего рабочего кабинета, Табачник оставил в нем картину Яблонской. Это дало основания полагать, что для Дмитрия Владимировича она не представляла никакой ценности.

Можно, конечно, возразить, что вице-премьер в правительстве Януковича был кристальной души человеком, и потому не позарился на инвентаризованный предмет искусства, украшавший его рабочий кабинет. Однако приведенный выше текст опровергает эту версию. К сожалению, лично убедиться в подлинности картины оказалось весьма сложно. Нынешний вице-премьер по гуманитарным вопросам Вячеслав Кириленко украсил свой кабинет постерами помаранчевой революции, а большинство картин, в том числе – упомянутый пейзаж Яблонской, отправились в бездонные хранилища Кабмина. «Обоз» продолжит расследование, результаты которого будут опубликованы в будущем.