Широкая известность пришла к Александру Грину спустя почти 30 лет после смерти
Исполнилось 125 лет со дня рождения великого романтика, прожившего последнюю часть жизни и похороненного на территории Украины.
ВпервыеАлександр Грин увидел море в Одессе, а в Киеве и Севастополе занимался революционной работой и прославился среди солдат как увлекательный оратор. Писать же он начал в... севастопольской тюрьме.
ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
После многочисленных предреволюционных приключений и мытарств (нищета, отсидки в тюрьмах Севастополя и Питера, участие в Первой мировой, тиф), а также первых журналистских и литературных опытов Грин в 1922 году при поддержке Горького заканчивает и публикует «Алые паруса». Ленину тогда оставалось жить около двух лет, и у него была вполне реальная возможность — прочесть молодого романтика. Насколько известно, подобного не произошло. Владимир Ильич читал тогда другого романтика и тоже морского волка — Джека Лондона. Это сказано совсем не к тому, чтобы банально упрекнуть старика Ленина — мало ли молодых авторов явилось в начале 20-х, да и читал он литературы все же побольше, чем последующие вожди. Но вряд ли «Алые паруса» пришлись бы Ильичу по вкусу: где это видано, чтобы сын знатных и богатых родителей, убежавший из родового замка и ставший капитаном (таких советская власть просто выгоняла из страны, а их замки-поместья национализировала), боготворил дочку пролетария Ассоль, а та согласилась выйти замуж за классового врага? И вообще, что за имена такие чуждые — Лонгрен, Ассоль, Грэй, что за города — Лисс, Зурбаган, Гель-Грю, что за «говорящая летучая рыба» или «тигровая кошка, вестница кораблекрушения»? Ничего советского!
Неудивительно, что Грин, по сути бедствовавший еще с дореволюционных времен, когда его исключили из реального училища (за в общем-то невинные стихи о своем учителе), прозябал в нищете до самой смерти. Даже графа Алексея
Толстого, вернувшегося из эмиграции, Сталин обласкал и предоставил цветущую жизнь, ибо это было демонстративно выгодно. А в случае с Грином, чьи романы, по словам Константина Паустовского, были «выражением тоски человека по несбывшемуся чуду», — отнюдь. Его произведения перестали печатать, и семья писателя вынуждена, спасаясь от голодухи, бросить Феодосию и переехать в поселок Старый Крым, где жизнь была дешевле. Верная подруга-жена Нина Николаевна с матерью выращивали овощи и носили продавать в Симферополь, чтобы хоть как-то прокормиться. А еще они шили береты и меняли их на продукты. Сам неудачник Грин однажды сделал себе лук и пошел в горы стрелять птиц, с надеждой раздобыть свежего мяса, но и тут — одни промахи.
И даже после того, как Александра Грина в 1932 году похоронили на заброшенном кладбище в Старом Крыму, советская власть в лице местных чиновников с еще большей яростью взялась мстить «чужому» писателю и его близким. Когда Крым оккупировали фашисты, Нина Николаевна, дабы прокормить больную мать и себя, пошла работать корректором в газету-бюллетень «Старый Крым», которая состояла в основном из объявлений. Дело было ей знакомое, поскольку еще в 1921-м она сотрудничала в газете «Петроградское эхо», где, кстати, и познакомилась с Грином. Так вот, после освобождения Крыма, ее работу «оценили» в десять лет ГУЛАГа. Когда «изменница родины» вернулась, то обнаружила могилу мужа разрушенной, а в их домике, первом и последнем собственном жилище (купленном за год до смерти Грина за... кольцо, которое он когда-то подарил ей), размещался теперь... сарай-курятник первого секретаря райкома партии. Еще десять лет пришлось сражаться Нине Николаевне с чиновниками, чтобы вернуть «сарай» в собственность и сделать дом Грина официальным музеем. Лишь в 1966 году с помощью замечательного писателя Константина Паустовского это удалось. Незадолго до кончины Нины Николаевны музей был передан «гуманному» государству, искалечившему жизнь ее мужу. А самой верной подруге и сподвижнице писателя и после смерти пришлось «попутешествовать».
ОТКРОВЕНИЯ У МОГИЛЫ
Может, романтическая абстрактность героев Грина, «оторванность» от конкретной страны волнующих автора и его персонажей событий, а может, еще по какой причине, но почему-то приходящих к его могиле обычно тянет на откровения, почти исповедь, словно в храме. Даже почти железная женщина, советский классик Вера Панова, однажды в присутствии Паустовского, его тогдашнего литсекретаря, замечательного киевского журналиста Валерия Дружбинского, открыла тайну всей жизни:
— Хочу исповедаться именно здесь, рядом с нашим Грином. На Валдае в 1923-м я, восемнадцатилетняя девчонка, работала в геологической экспедиции: стирала, варила, убирала — надо ведь было как-то прокормиться. Однажды вечером из темного леса к нашему костру вышел большой бородатый человек. Сел, обогрелся, закурил, развязал свою котомку. И я увидела томик Игоря Северянина и черствые полбуханки. Увидела особыми глазами и враз полюбила этого человека. И повела его к себе в палатку — наши мужики, растрезвонившие по всей округе о моей недоступности, остолбенели и онемели. Привела к себе, раздела и любила, как сердечко подсказало. А наутро, когда он еще спал, снова глянула в его котомку — оказалось, книгу он рвал на пыжи, чтобы стрелять белок, а в хлебе было спрятано золотишко, которое он украл у старателей в верховье Онега. Вот такой оказалась моя первая любовь...
И расплакалась. Все онемели.
Вероятно, здесь такая аура...
Нина Николаевна умерла в1970-м, в Киеве, но сам Бог и ее завещание велели лежать жене вместе с мужем. Однако власти были против, разрешили похоронить ее лишь в углу старокрымского кладбища в 70 метрах от Грина. Замечательные киевляне Юлия Первова и Александр Верхман, несмотря на угрозу статьи Уголовного кодекса об осквернении и ограблении могил, решили помочь выполнить Божью волю в безбожной стране.
Поздно вечером двое стали разрывать могилу Нины Николаевны, двое — копать в ограде Грина. Внезапно поднялся сильный ветер, он заглушил стук лопат о камни, шум щебенки, насыпаемой в ведра, шаги, голоса...
«Самые счастливые похороны в моей жизни», — сказал потом Верхман. Утром они все пришли к Марии Васильевне Шемплинской. Она жила неподалеку от кладбища, в домике, который был первым жильем Гринов в Старом Крыму, очень их любила и не раз говорила с укором: «Как люди могли это допустить? Им ведь Богом предначертано быть вместе. Я по ночам не сплю из-за того, что Грины врозь. Грех страшный». Она встретила гостей у калитки — маленькая, седая, согнутая годами.
— Что-то случилось?
— Очень хорошее случилось, дорогая Мария Васильевна! Нина Николаевна лежит теперь рядом с Александром Степановичем.
Старушка расплакалась...
Разговоры о перезахоронении дошли наконец до «главного уха». Представители КГБ приехали на кладбище, прокопали чуть больше метра между могилой Грина и его тещи Ольги Алексеевны, но ничего не найдя, быстро уехали. А может, поспешили они потому, что у кладбищенской ограды собралась толпа людей. Во всяком случае, гроба с телом Нины Николаевны не обнаружили. Власти решили, что, видимо, все эти перезахоронения — досужие сплетни.
А в 1980 году, объявленном годом Грина в связи со столетием со дня его рождения, власти решили воздвигнуть на его могиле мемориал. Убрали ограду, соорудили высокий настил, установили белую мраморную плиту с именем писателя, рядом — колонну из раскопок Херсонеса, а на ней — Бегущую по волнам. Вот как раз под этой колонной и покоится Нина Николаевна. Потому что в ночь перезахоронения выкопана была для нее могила в два с половиной метра глубиной...
Станислав БОНДАРЕНКО, «Киевские Ведомости»