Олег Янковский: "Страшнее всего – это потеря ощущения своей личности"
"Нужны годы, чтобы чего-то достичь. И еще очень важно, как сложится судьба"
Олег Янковский стал последним, кто получил звание народного артиста СССР. В своей книге "Суперпрофессия" режиссер Марк Захаров написал: "Я понял — у меня не будет в жизни второго Янковского. Янковский будет один". И это не просто комплимент. Фильмы Захарова "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен", "Убить дракона" невозможно представить без Янковского. Признаюсь, на интервью с Олегом Ивановичем я шла с опаской: звезды, они ведь часто как одолжение делают, отвечая на вопросы журналистов. Мои опасения оказались совершенно напрасными, я еще раз убедилась: чем ярче и мощнее личность, тем она проще и естественнее.
У Янковского, кроме таланта и невероятного везения, есть еще один дар: мощная внутренняя культура, передавшаяся ему, по всей видимости, с генами — от дворян (польских по отцу и русских по матери). Это проявляется даже в небольших деталях: как у него повязан шейный платок или наброшен шарф, как небрежно приподнят воротник пиджака или как он закуривает трубку. Во всем чувствуется такой небрежный шик, какому нельзя научиться. А как он носит фрак... Настоящий аристократ. Именно врожденные дипломатичность и осторожность уберегали Олега Ивановича от творческих подделок даже в самые смутные для страны и кинематографа времена. И на вопрос, почему он не снимается в дорогой рекламе или в раскрученных сериалах, Янковский отвечает: "Я не для того так долго зарабатывал себе имя, чтобы в одночасье его испортить".
Другой вариант ответа: "Я "отравлен" хорошим кино". А "отравили" его такие режиссеры, как Андрей Тарковский, Роман Балаян, Марк Захаров. В Москву из периферийного саратовского театра Янковский попал после фильма "Гонщики", снимаясь в котором, он чудом избежал смерти. Машина с актером и оператором перевернулась и долго летела кубарем. Оператора выбросило на дорогу. На Янковском сгорела кожаная куртка, но на нем самом не оказалось ни единой царапины. Евгений Леонов, снимавшийся в этом фильме, вернувшись в Москву, всем рассказывал о "счастливчике Янковском". Так это имя услышал режиссер театра, где работал Леонов, — Марк Захаров... Вскоре Янковский вышел на сцену "Ленкома" — сцену, со временем ставшую ему вторым домом. Здесь его наиболее значительными работами стали спектакли "Автоград XXI", "В списках не значился" по Борису Васильеву, "Ясновидящий" по Леону Фейхтвангеру, "Синие кони на красной траве" и "Диктатура совести" Михаила Шатрова, "Оптимистическая трагедия" Всеволода Вишневского, "Карманный театр" Жана Кокто, "Гамлет" Вильяма Шекспира, "Чайка" Антона Чехова, "Варвар и еретик" по роману Федора Достоевского "Игрок", "Шут Балакирев" Григория Горина. А его герой из балаяновских "Полетов во сне и наяву" стал знаковым для 80-х годов XX века. Один взгляд актера, по высказыванию Романа Балаяна, "способен выразить немыслимую амплитуду: от мерзавца до святого". В Янковском есть та особая недосказанность, которая считается высшим актерским пилотажем. Именно это и позволило Олегу Ивановичу сыграть императора и цареубийцу, Ленина и плейбоя, секретаря райкома и бомжа, князя и мелкого предателя. А какие невероятные драмы пережили его красавцы-мужчины в картинах "Крейцерова соната", "Храни меня, мой талисман", "Любовник". Именно Янковскому стоя аплодировали зрители Каннского фестиваля после просмотра "Ностальгии". А его местечковый еврей в американской мелодраме "Человек, который плакал" не потерялся на фоне главных героев, роли которых исполнили голливудские звезды Джонни Депп и Джон Туртурро. Янковский запросто может быть и настоящим хулиганом. На юбилейном вечере Марка Захарова Олег Иванович вышел в образе шоколадного зайца — зал упал.
Гордится актер и своей семьей. Ему досталась мудрая жена — актриса Людмила Зорина, с которой он вот уже 40 лет вместе. Она поняла, что ради такого талантливого человека стоит пожертвовать своей карьерой и на многие вещи реагировать с мягкой улыбкой и стойкостью настоящей русской женщины. А еще, к счастью, природа "не отдохнула" на его сыне Филиппе. И если Олег Янковский был одним из самых мощных выразителей переживаний "лишних" людей своего времени и находился на самом гребне поисков отечественного кинематографа, то сегодня его сын в обойме самых культовых российских режиссеров, способных реанимировать и создать новый российский кинематограф.
—Как вы восприняли фильм вашего сына "Статский советник"?
— Мне неудобно, наверное, хвалить сына, но я поклонник этой картины. Мне кажется, он хорошо сделал и свой первый фильм "В движении". Картина о его поколении, но он смог отстраниться и посмотреть на него другими глазами. Теперь вот "Статский советник".
— А он с вами советуется по поводу своей работы?
— Нет. Сейчас он снимает в Санкт-Петербурге с продюсером Сергеем Сельяновым новый фильм. И что это будет, мне трудно сказать. Знаю только, что фильм в жанре фэнтези.
Наше кино последние 15-20 лет переживало тяжелые времена. Но сегодня уже наступил неплохой период для кинематографа. И, думаю, будет еще лучше. Вдумайтесь, только за первый уик-енд картина Федора Бондарчука "9 рота" собрала $22 млн. Фильм Филиппа "Статский советник" — 511 млн. "Ночной дозор" Тимура Бекмамбетова — приблизительно $15 млн. Значит, вкладывать деньги в кино стало выгодно. И антреприз не было бы, если бы продюсеры не возвраращали вложенные средства. Только ленивые да мы со Збруевым не участвуют в антрепризах. Каждый актер нашего театра имеет по две-три антрепризы, которые хорошо оплачиваются.
— Кстати, об антрепризах. В последний свой приезд в Киев вы привозили спектакль "Все на продажу", поставленный, так сказать, на троих. И хотя Збруев и Чурикова играют вместе с вами в "Ленкоме", тем не менее это явная антреприза. А ведь раньше в антрепризном движении, как вы сами утверждаете, вы замечены не были. Почему все же согласились на эту работу?
— Мы со Збруевым действительно продержались долго без антреприз, так как они в нашей стране изначально зарождались неправильно. Антреприза ведь как появляется, почему в ней участвуют? Это происходит в том случае, если актер очень хочет сыграть какую-то роль, но в своем театре по каким-то причинам сделать этого не может. А в антрепризе может. А как зарождалась антреприза в России? Дешевые декорации, зачастую плохая режиссура, зато у актера есть хоть какая-то возможность заработать. Сейчас все меняется в лучшую сторону. Мы сделали "Все на продажу" где-то за три месяца. И в этом спектакле мы, в хорошем смысле слова, валяем дурака. Это такой своеобразный дивертисмент, актерский пинг-понг. Спектакль поставил замечательный эстонский режиссер Эльмо Нюганен, за которым, кстати, мы долго охотились. У него вТаллинне несколько сценических площадок, он нарасхват, в том числе и за границей. В Санкт-Петербурге вБДТ он поставил "Аркадию" Тома Стопцарда, за что получил Госпремию России. Нюганен — в прошлом актер, и потому у него очень своеобразный подход к актерам. Мне это нравится. Хотя особо сравнивать мне не с кем. В моей жизни всего-то и было два театра — Саратовский театр драмы и "Ленком", в котором я играю вот уже 30 лет. Так вот, спектакль "Все на продажу" мы сыграли более 100 раз. Но так случилось, что главным образом в Украине, почти во всех крупных городах. Спектакль был сделан на базе нашего театра, а деньги продюсеры нашли на паях с театром им. Мейерхольда. Это, как мне кажется, очень удачный вариант. Сейчас реализуется второй подобный проект — "Полет над гнездом кукушки" известного болгарского режиссера Александра Морфова. Как мы шутим, Николсона будет играть Абдулов.
— Кстати, у вас был и опыт работы во французском театре — у Клода Режи в спектакле "Падение". На каком языке вы играли и есть ли отличия в работе?
— Основная сложность была — французский язык. Я по-французски, кроме первой строфы басни, которую выучил еще в театральном училище, ни слова не знал. Когда же меня пригласили в Париж, конечно, заранее выучил роль на "приблизительном" французском. Но приходилось всем импровизировать, поскольку эту, в общем-то, средненькую пьесу, написанную аж в 1947 г., мы подгоняли под наше время и многое дополняли. Это был такой забавный опыт — международный проект, где Клоду Режи, мэтру французского театра, захотелось собрать представителей разных театральных школ. Там играла и Домициана Джордано из Италии (моя партнерша по "Ностальгии"), швейцарские актеры. Для России это, конечно, был бы настоящий авангард. На Западе так: чем страшнее — тем лучше. А этот спектакль был о клошарах.
— Неужели вы играли бомжа?
— Нет, я играл человека у власти, непростого и хитрого, который использует этих людей, занимаясь своего рода рэкетом. Ну, и плохо заканчивает. А методология работы над постановкой в чем-то сродни нашей, так как в мире все-таки исповедуют методы Станиславского и Немировича-Данченко, второго даже чаще. Но в России мы избалованы — можно учить текст до самой премьеры. А там артисты должны приходить с уже выученной ролью, что, кстати, обозначено в контракте. И режиссер начинает не с читки, а сразу с постановочной работы. Хотя других отличий я не вижу. Этот опыт, конечно, для меня был очень интересен.
— Имеет ли для вас значение, на какой сцене играть?
— Часто задают вопрос, как можно десятилетиями играть один и тот же спектакль. Можно, потому что он каждый раз другой, так как другая публика. Вот если бы мы играли для одного и того же зрителя, спектакли были бы недолговечными. Энергетика зала очень разная. Иногда такое собирается!.. Мы потом между собой обсуждаем, почему вдруг что-то пошло не так. А ведь у нас, знаете, все время идет борьба со зрительным залом, поскольку он всегда разный. Вы, зрители, по дороге в театр попадаете в пробки, в лабиринты метро или, например, ругаетесь со своей половиной. Пришли в театр, сели. И пока все преодолели у себя внутри, там, на сцене, уже половина пьесы прошла. А? Что? О чем они там?
— У актеров есть какие-то специальные способы борьбы с этим?
— Есть, конечно. Это связано с нашими душевными тратами. Допустим, нормальная температура человека 36,6°С. Но если бы к актерам на сцене подключили датчики, те бы показали температуру другую. Да и не только — все в организме по-другому — кровь начинает "ходить" иначе. На этом "обмане" все и построено.
— Какие сегодня у театра "Ленком" сложности, если они вообще есть?
— Есть. Самое главное — молчит слово. Просто беда с современной драматургией. За последние годы у нас был "Варвар
и еретик" по Достоевскому, потом "Шут Балакирев", оригинальная пьеса Горина, "Ва-банк" по Островскому. Сейчас театр кроме "Полета над гнездом кукушки" ставит по Фонвизину "Бригадира" — музыкально-пластическую фантазию. Это все классика, а современной пьесы на сцене ни одной. Такие проблемы, наверное, сейчас у всех театров. Сколько это будет продолжаться? Думаю, взрыв будет обязательно, как это случилось в 1960-1970-е годы. Уже все поняли: сегодняшний период свободы и "заказов" как в кино, так и в театре — тяжелая ноша. И выяснилось, что в "застойные" времена работалось как-то по-другому, по тому что было чему сопротивляться. И появлялись такие авторы, как, например, Александр Вампилов. Сегодня нет яркой художественной идеи, хотя публика и пошла в театр. Хотелось бы этим воспользоваться. Но исполнители-то найдутся, а вот литература, герои...
— "Ленкому" и так очень повезло — у васбыл Григорий Горин.
— Повезло — не то слово. Свой автор. Тем более что они с Захаровым были друзьями и спектакли делали на одном дыхании. Они просто в зале дописывали сцену. Горин сидел на репетициях вплоть до премьеры. И если что-то получалось не то, тут же находил какую-то репризу, менял. Даже уже перед самым спектаклем забегал и говорил: "В этом месте скажешь по-другому. Так смешнее". Конечно, отсутствие Горина — для нас огромнейшая потеря. Сейчас в театре наступило время, когда надо искать и режиссуру, и материал. Марку Анатольевичу — 70, ему одному тяжело, потому что этому кусочек дай, этому пирог дай. У нас ведь такой звездный театр — куда ни плюнь, везде звезды. Конечно, их надо кормить, а это дело тонкое.
— А что можете сказать о молодых актерах, которые сегодня приходят в театр? Насколько они интересны?
— Ничего не могу сказать о них. Хотя о нас, наверное, что-то говорили, когда мы только появились. Я вообще не знаю, стоит ли учиться на актерском факультете четыре года. Мне кажется, это долго, так как, по большому счету, эта профессия от Бога. Ну, пару лет на то, чтобы отшлифовать опытной рукой. А потом, конечно, нужны годы, чтобы чего-то достичь. И еще важно, как сложится судьба. Конечно, когда начинающего актера берут на что-то конкретное, легче. Так было с Догилевой. На роль в спектакле "Жестокие игры" Алексея Арбузова не было героини, и режиссер нашел совсем молодую Татьяну Догилеву. На следующее утро после спектакля родилась актриса. И тут же пошли у Догилевой роли в кино. У нас в театре долго и много играл Коля Караченцов. Но вот сделали спектакль "Тиль Уленшпигель", который он как-то удивительно почувствовал, и после этого спектакля его пригласили в кино. А до этого он никогда в жизни не снимался. Или пришел к нам Саша Абдулов, которого взяли прямо из ГИТИСа. И он сразу попал в спектакль, который гремел, — "В списках не значился". И состоялся как актер. А сегодня приходит актер, все места заняты, и нет пьесы, чтобы ее можно было поставить именно для него. А только так может состояться актер.
— Не бывает, что вы жалеете, что снялись в каком-то фильме?
— Конечно, есть такие. У меня более 100 картин, и некоторые как-то даже назвать неудобно (слишком актер беспощаден к себе, думаю, зрителям предъявить ему претензии трудно. — Ред.).
— А как с продолжением фильма "Влюблен по собственному желанию"?
— Думаю, дважды в одну воду не входят. Я прочел один вариант сценария, второй, третий. А недавно наш театр был на гастролях в Санкт-Петербурге, и я снова встретился с Сергеем Микаэляном, снимавшим этот фильм. Поговорили и решили, что все-таки этого делать нельзя.
— Не могу не задать вопрос о Романе Балаяне, с которым вы работали не только в культовом фильме "Полеты во сне и наяву", но и в "Поцелуе", "Филере", "Храни меня, мой талисман".
— А вы знаете, что в "Полетах ..." должен был играть не я, а Никита Михалков? Но вот что значит стечение обстоятельств. Балаян случайно увидел фрагмент фильма "Мы, нижеподписавшиеся", где я резал лимон. Конечно, дело не в этом фрагменте, а в том, что ему нужны были мои глаза. Этот фильм получился как своеобразный "отчет" поколения, представителями которого были не только я, но и сам Роман Балаян, и автор сценария Виктор Мережко. И Балаян именно это почувствовал. Мы все же заставим Рому собрать нашу команду. Не только я, но и Абдулов, и Збруев хотели бы найти какую-то драматургию и поработать в новом совместном фильме. Хотя, скажу, Балаян уже озадачил этим свою студию. Нужна история, и тогда соберемся все вместе и что-то такое отчебучим!
— А вы его не пытались убедить поставить что-то для вашей компании в театре?
— Он уже когда-то ставил в театре. В "Современнике". Но это другое искусство, и не могу сказать, что тот спектакль был очень удачным.
— Как вы можете объяснить, что сейчас в российском кинематографе популярны экранизации классических произведений?
— Да, вот и я в двух таких проектах участвую. У режиссера Александра Прошкина в "Докторе Живаго" играю Комаровского. В фильме собрана хорошая актерская команда: Андрей Меньшиков, Сергей Гармаш, Чулпан Хаматова. Будет 11 серий. Но в сериалах, где до 100 серий и больше, я никогда не буду сниматься. Еще я работаю в достаточно многострадальном телефильме Сергея Соловьева "Анна Каренина". Его то останавливают, то опять начинают. Соловьев "разошелся" с продюсером "Первого канала" Константином Эрнстом, и теперь сам добывает деньги на картину и сам выступает в роли продюсера. Сейчас вроде бы сдвинулись с места и должны картину закончить. А еще раньше я был приглашен в "Мастера и Маргариту" Владимира Бортко, но по ряду причин отказался.
— Наверное, из-за мистики?
— Да, от роли Воланда я сразу отказался из-за этого. Затем согласился играть Понтия Пилата. Но потом принципиально отказался, узнав, в каком ансамбле придется играть. Например, Иешуа — Сергей Безруков, Иуда — Дмитрий Нагиев. Я к Нагаеву хорошо отношусь, но есть знаковые вещи, которые нельзя играть актеру с каким-то шлейфом. Так что я подумал и отказался. Может, я ошибся. Но у меня свои принципы. А ставят классику потому, что с современным материалом очень плохо. Ведь что вы видите — пиф-паф, одни и те же артисты переходят из картины в картину. Я переключаю каналы и уже не понимаю, где вижу Александра Балуева: то ли в "Изюбре", то ли в другом сериале. Но и обвинять актеров нельзя, особенно молодых, — им надо жить. Но актер обязательно должен правильно выстраивать свою жизнь, потому что так можно себя опустить, и тебя быстренько израсходуют.
—А какую роль хотелось бы еще сыграть? Какое ждете предложение?
— Меня как-то так Господь и судьба всегда вели. Не думал о Гамлете — сыграл. Правда, он у меня получился не так, как хотелось. Приличной работой был и князь Мышкин. А Ленина, как думаете, я мог играть? В дурном сне не приснилось бы. А я играл Ленина. Без грима. Петра I я мог себе представить? Сейчас я его играю в "Шуте Балакиреве" и получаю удовольствие. А в промежутке еще и последнего российского императора Николая Александровича сыграл в кино. То есть я никогда себя не обременял поисками и не пробивал сценарии. Сама жизнь подбрасывает какие-то варианты. Думаю, что Господь и в дальнейшем не отвернется от меня и будет еще какая-то неординарная роль.
— Вы говорили, что у вас Гамлет не получился. А если бы вы Гамлета сыграли у Андрея Тарковского, как, кстати, и планировалось?
— Кино вообще иное искусство, чем театр. А что касается фильма "Гамлет" Тарковского, то, действительно, я должен был там играть. В конце съемок "Ностальгии" Андрей прибежал на оз вучивание и сказал мне: "Учи "Быть или не быть..." на английском языке. Будем "Гамлета" делать". Тарковский ведь ставил "Гамлета" в нашем театре и сначала мне предложил главную роль. Но потом пересмотрел позиции: "Нет, ты будешь играть Лаэрта ". — "Нет, Лаэрта не буду!". И мы тогда с ним разошлись. По-человечески. А потом была "Ностальгия", на съемках которой он сказал о планах относительно новой кинопостановки Шекспира. И если бы не это горе с ним: болезнь, а потом и смерть — то следующим после "Жертвоприношения" должен был стать "Гамлет". Но не случилось.
— А это не легенда, что он вас перед работой над "Ностальгией" "выдерживал", как хорошее вино?
— Нет, не легенда, но сейчас этого никто не поймет. А произошло это по прозаической причине. В те годы в нашей стране был абсолютный дефицит. И у человека, попадавшего за границу, потрясение от визита в супермаркет было сильнее, чем от посещения любого, даже самого потрясающего музея. И, конечно, впервые приехавшего в Рим актера сразу снимать было невозможно. Нужно было, чтобы поутихли эмоции. И вот это и происходило постепенно — от какого-то телячьего восторга до полного дискомфорта, когда уже ничего не радует. И только через три недели, вернувшись с Венецианского фестиваля, Тарковский, увидев меня, сказал: "Вот теперь тебя можно снимать!". Но, замечу, страшнее всего — это потеря ощущения своей личности. Ведь в России я был Янковский, а там — никто. Оказывается, ностальгия — вот это, а не березки, которые при желании можно найти и в Италии.
— Кто в "Ностальгии" придумал эту знаменитую сцену со свечой, от которой просто захватывает дух?
— Это была мечта Тарковского, такой себе эксперимент. Он спросил меня:
"Олег, ты можешь сыграть рождение и смерть человека?". Ивсе. Тарковский - не актерский, как мы говорим, режиссер. Его чувствовать надо, ведь он снимал картины всегда про себя. Смешно, но он на съемочной площадке убегал от Смоктуновского, который задавал ему вопросы о своей актерской сверхзадаче, что ему надо играть. Сцену со свечой Тарковский мечтал снять одним куском. Три раза нужно было пройти через площадь с зажженной свечой. Она все время гасла, а мой герой должен был ее донести, потому что дал слово. Был всего лишь один дубль. Знаете, в других сценах что-то помогает — слова, партнеры, а здесь ничего, это чистая метафора. И если бы меня спросили, какая сцена больше всего принесла радости и гордости, то я бы ответил, что, конечно, эта. Мы снимали на римской студии "Чинечитта", где творили Бертолуччи, Феллини. А тут — артист из Саратова, И в этот момент мне аплодировали.
— А что такого замечательного было в сценарии "Приходи на меня посмотреть", чтобы стопроцентный актер Олег Янковский занялся режиссурой?
— Знаете, очень точно идею этой картины сформулировал Кшиштоф Занусси. На кинофестивале в Висбадене, где он был председателем жюри, наш фильм своим призом отметила только пресса. Но после показа картины ко мне подошел Занусси, хотя, как председатель жюри, не должен был этого делать, и, сказав несколько хороших слов, заметил: "Знаете, сколько мужчин мечтают перепутать дома и двери и сколько женщин ждут, чтобы кто-то к ним постучался?".
— Для многих вы — прежде всего, блестящий, харизматичный Мюнхгаузен. Чего стоит фраза, сказанная вами от его имени, ставшая посланием целому поколению: "Улыбайтесь, господа, улыбайтесь, ведь серьезное лицо — это еще не признак ума".
— А просто картина точно сделана. Удивительно, почему сейчас так трудно, хотя, вроде бы, все можно — пиши, ставь... А в те годы мы разговаривали со зрителями эзоповым языком. Тогда нужно было на все намекать. Когда мы начинали снимать "Мюнхгаузена" и обсуждали с Захаровым, как делать эту роль, как донести ее суть, поскольку времена были тяжелые, застойные, он мне рассказал такую притчу. Человека распяли и спрашивают: "Как тебе там?". А он говорит: "Хорошо, только улыбаться больно"... И сегодня, как ни странно, играть труднее, так как намекать уже не на что.
Выражаем благодарность ТМ "Таврия" за помощь в организации интервью.
Галина Цымбал, «Бизнес»