Господи, как же хорошо…Было бы хорошо, если… Убить Юлю-4, 6 февраля 2006

ПРЕЗИДЕНТ

Видео дня

Он уже забыл, когда засыпал спокойно и вовремя. Бессонница стала образом жизни, таким же неизбежным испытанием, как и многое другое, пришедшее вместе с победой…

Попробовал лепить «равлыкив», на несколько минут попустило, пришло забытое умиротворение и сосредоточенность, но стоило на секунду отвлечься – и древний рецепт утратил смысл, мысли – дерганые и тревожные, как пульс умирающего, закружились в голове, делая заученные движения пальцев бессмысленными.

- Может, разбудить девочек? – пронеслось в голове. Последнее время он все чаще делал это, и малышки были счастливы этому ночному чуду, ждали его и радовались. Укутавшись одеяльцами в полумраке детской, прижимались с двух сторон к широким отцовским плечам, зачарованно слушали украинские сказки (он выбирал самые добрые, нельзя пугать эти родные глазастые существа, если их и полагается «готовить к реальной жизни», то делать это будет кто – нибудь другой, не он!) , библейские притчи, от которых веяло добром и мудростью…В такие минуты он забывал обо всем – свинцовая правда реальности растворялась, казалась далекой и пустой, как недосмотренный американский ужастик…

Президент заглянул в спальню. Нет, не сегодня… Слишком уж сладко и крепко спят доченьки, да и нельзя постоянно спасаться от повседневного ужаса, прижимая к себе эти теплые, беззащитные комочки…

Плеснув виски на дно стакана, он вышел на крыльцо. Запахи – из детства, самые что ни на есть украинские, табаки и маттиола – окутали, заставили забыть о стакане. Господи, как же хорошо…Вернее, было бы хорошо, если бы не…

Все было не так, как представлялось в те Дни Великой Тревоги, когда полумиллионная толпа то и дело взрывалась, требовательно скандируя его имя, и он, не заслоняя от снега непокрытую голову, поднимал руку и выдыхал в микрофон свое полное спокойного мужества «Друзі мої...» Совсем не так. Страшнее и подлее. Безысходнее и мерзостней…

Там, на Майдане, все казалось ясным и полным великого смысла, а сейчас…

Пресса набросилась на него, считая нежелание работать в старом здании Администрации интеллигентским капризом, позой, чуть ли не PR-ходом. Откуда им знать, что стены дома на Банковой, как хлипкая обшивка ядерного реактора, облучали, пропитывали тем, что сами впитали за 14 лет – бесчеловечностью, хищной злобой, кровавым свинством предыдущих правителей. А может, он действительно фантазирует, все еще не придя в себя? Иначе как объяснить, что все «хлопцы» - и Мартынко, и Третьяк, да и Петя Полошенко– чувствуют себя там, как дома? Петя…Он опять сегодня звонил, жаловался на Юлину неуправляемость, случайно (или специально – какая разница, больно – то одинаково!) нажимая на самые тайные, самые болевые точки в душе, кричал, что народ все больше верит ей, а не своему Президенту, припадает к экранам, ловит каждое слово…Странно, Мыкола и Саня говорят то же самое, только другими словами. Они и звонят – то по очереди, как – то слишком уж согласованно, будто по графику…

(График действительно существовал, как и договоренность до поры, до времени быть максимально корректными в телевизионных выступлениях – ни одного «кривого» слова о Юльке, почаще упоминать «единую команду» и «верность идеалам Майдана». Составил его сам Полошенко, потом Саня с Мыколой доработали с холодным сердцем, убрали лишнюю эмоциональность, подкрепили подобранными цифрами. А телевизионную демонстрацию «едности» одобрили. Ничего, придет время – и миф рассыплется в прах, ломать – не строить, а пока что это работает – на имидж, на их, «ближнего окружения», общее дело…)

Президент этого не знал. А узнал бы – не поверил. Они – СВОИ, а это так ценно в подлом и колючем сегодняшнем мире. Мыкола Мартынко - друг, умница, профессионал. А Петя? Он же кум, он его девочку перед Господом на руках держал, это не какая-то там карьерная грызня, это – святое, вечное…

О Саше Третьяке разговор вообще отдельный. Его черты мелькали в самых страшных, кроваво – слипшихся воспоминаниях, которые все реже, но с беспощадной регулярностью наваливались на Президента. Горящее огнем лицо, чужое и незнакомое, превратившееся за часы в омерзительную маску зверя, приступы боли и ужаса, даже не чувство, а ЗНАНИЕ, что он умирает, уходит из этого мира, оставляя столько несделанного и просто дорогого сердцу… В этих воспоминаниях, похожих на предсмертный бред, Сашины глаза появлялись, как печать доброты и любви, как луч надежды и уверенности в том, что все будет хорошо…

Это уже потом, постепенно приходя в себя, Президент понял, что Саша в те дни просто был все время рядом – при осмотрах бесчисленных врачей, стремительных панических переездах, стояниях перед слетевшимися, как вороны, на чужое горе журналистами. Даже отлеживался он не дома, а на Сашиной даче, и тот, как брат, дремал на стуле у изголовья, отчего было спокойно, уютно, как в детстве, и верилось, что все обойдется…

(И обошлось, уродливая маска, которую он не стал бы, попросту не смог нести по жизни, исчезла, черты лица вернулись, вот только кожа огрубела, словно налилась свинцом, отчего образ стал жестче, чеканнее, как у прошедшего сотни боев гладиатора, отрава убила только прежнюю, особую, даже неестественную для политика голливудскую красоту…)

Так что Саша стал не просто братом, а чем – то большим, что и сформулировать трудно… Он стал частью его самого, причем частью ВЗРОСЛОЙ, той, которая становится сильной в самый тяжелый момент, которая позволяет расслабиться и почувствовать себя больным ребенком. И у такой преданности цены попросту нет. Потому как она почти не встречается больше на Земле…

И вот теперь они, ближе которых нет, набросились на Юльку…

Да, она не подарок, это он давно знает, но ведь работает же по двадцать часов в сутки! И не на себя, не на дядю, а на эту страну с женским именем, которой она явно посвятила теперь уже всю свою жизнь, без остатка. И у нее получается – тяжело, с мучительным скрипом, с воем олигархов, под кривыми улыбочками «интеровских дударыкив», которые еще вчера его самого рвали на части – но ПОЛУЧАЕТСЯ!..

Но почему – то это не радовало. Вернее, радовало, конечно, но…все чаще при этом вспоминались слова Пети и Саши (последнего – особенно, наверное потому, что были взвешенно – спокойными и оттого – особенно беспощадными) о том, что Юля «задвигает его», становясь в глазах людей единственной и незаменимой, которой не нужен он, назначенный Богом и выбранный людьми Президент Украины… Он все чаще смотрел ее выступления по телевизору, отмечал, что она то и дело даже не говорит, а втолковывает людям, как учительница – двоечникам, что воплощает в жизнь не что – то, а именно его, Народного Президента, программу. Но после звонков ребят даже это казалось чудовищной, заранее спланированной хитростью…

Он вообще был ревнивым, знал за собой такую слабость и скрывал ее, но эта, политическая ревность – после всего пережитого – была особенной, неустанно режущей сердце, кричащей о несправедливости и его доверчивости – такой недопустимой именно сейчас!..

Эти ревность и обида прорвались неожиданно, когда на прием какими – то неправдами попал Татаринов и в обычной своей иезуитской манере начал рассказывать о том, как Полошенко, Мартынко и Третьяк прибирают к рукам экономику, даже не ломая построенные Рыжим каналы и схемы, а просто исподволь придвигая их к себе. При этом он планомерно выкладывал на стол Президента какие – то доказательные бумажки, но тот и не собирался изучать их. « - Да кто ты такой?!..» - хотелось крикнуть ему этому типу с бородкой и цепкими глазами, Юлькиному прихвостню – «Это ты, что ли, крестил моего ребенка?.. Или ты спал у моей кровати, когда я думал, что умираю?!..»

Конечно же, он не сорвался, выдержки хватило. Вместо этого коротко сказал, даже не глянув на бумаги:

- Оставьте моих друзей в покое, вы поняли? Что, у Безпеки по – настоящему важных дел нет?..

Татаринов не стал спорить, молча собрал документы, поднялся, уже в дверях повернулся, коротко отчеканил:

- Служба борется не с друзьями, а с бандитами.

Затем почти по-военному кивнул и вышел. И последнее слово, как ни крути, осталось за ним.

Поэтому тихое бешенство ушло из президентского сердца позже, только когда позвонила она сама, пани Премьер, и он впервые сказал помощнику, что занят и ответить не сможет…