Украинский язык. Личный счет

«Товарищ Сталин, вы большой ученый, в языкознанье знаете вы толк»… Ваш автор явно не большой ученый и особого толку в языкознанье от него (неё) не добьёшься. Но некоторый личный опыт двуязычия у автора есть. О нем и речь.

…Уроки украинского в нашей простой советской школе назывались «украёпа». И не потому, что училка была вредная. Школьной учительнице украинского я обязана тем, что родной язык всё-таки не остался навсегда непонятным. Но это – позже, много позже выяснилось. А пока – расцвет застоя, город Киев, и дикий хохот: «Краще з`їсти кирпичину, ніж читать Павла Тичину». Лет через десять открыла Тычину самостоятельно – «кирпичина», как оказалось, была совсем лишней. А Рыльский, а Сосюра? Чудная лирика. Но нам, советским школьникам, знать об этом не полагалось. Специально беру украинских поэтов из тогдашней школьной программы, о других-то мы слыхом не слыхивали. Меньше всех пострадала Леся Украинка, которую в принципе невозможно испохабить, а совсем о ней не упоминать не решалась даже советская школа.

http://phl.com.ua

Итак, «украёпа». Нечто совершенно ненужное, балластовое: вот ведь – русская литература, она какая? Ясное дело – великая. А язык какой? – великий, однозначно, да ещё и могучий в придачу. Так нам сказали в школе. А укрмова – это чтобы на дом побольше задавать, а укрлитература – это поголовно борцы с самодержавием, живут в чистеньких беленьких хатках и очень страдают по поводу «крипаков». Нам с детства извратили саму суть страдания великих украинцев – вот ещё и поэтому мы никак не могли их понять. Так исключалась сама возможность понимания. А уж желание понять – отшибалось начисто, потому что вот в этом: «він і б`є, і сіє, й носить/ Він республіку підносить/ до нових висот!» и понимать-то нечего.

Есть, правда, ещё одно, совсем раннее, воспоминание. Мои родители, аккуратно записывающие за чадом его детские «пёрлы», это тоже записали. «Мама, мы на Украине живем? А почему мы тогда не по-нашему говорим?» Ей Богу, не помню, какой ход мыслей привел пятилетнее дитя к такой глобальной постановке вопроса, но сам вопрос помню точно. Ещё помню, как таскала цветную книжку украинских сказок к соседке – бабе Ксене, чтобы она мне прочитала (перевела?). Баба Ксеня – из села, она знает по-украински, а мы все – не знаем… Неловко как-то.

Но, кроме собственной неловкости, помню и общее, стыдное. По-украински говорят жлобы и селюки. Они не читали великую русскую литературу, потому дикие и говорят неправильно. Большинство носителей этой «идеи» никакой русской литературы, кроме газеты «Правда» и этикеток «Столичной», тоже не читало. Зато – что правильно, а что нет – оно знало накрепко… И мне ещё очень повезло, что в тогдашнем, родительском, круге общения, подобное хамство – принято не было.

И мне ещё раз повезло, что когда-то давно дядя Саша читал «Энеиду» Котляревского и все за столом смеялись и говорили, что это – хорошо. И мне фантастически повезло, что тётя Аня, сама из Полтавы, пела со своими друзьями не только «Несе Галя воду», а и старинные думы-плачи, и неслыханные раньше песни про «дивчин» и «козаков», которые всё разлучались и не встречались больше никогда. И все, кроме малолетней меня, пили тёть-Анину ядреную настойку «Нескорена полтавчанка». Так оно и осталось: если полтавчанка, то сразу же – нескорена!

Итак, мне многажды повезло, прежде чем – в 26 лет – я впервые осознанно (и с трудом) заговорила на родном языке. И не без восторга обнаружила, что по-украински я – другая. Не совсем, конечно, другая – а так, как будто к прожитой жизни добавилось ещё что-то, не прожитое, но бывшее… Это сложно. Ограничимся личным утверждением: если человек говорит и думает на родном языке – он включает внутри себя какие-то, дополнительные к обыкновенным, органы чувств (мыслей? зрения?). Язык-мысль-отношение к миру – неразрывная цепочка с обратной связью. Вроде и думаешь так же, и с лица не изменяешься, ан – нет. Неуловимо меняется мироощущение, внутри своего языка ты чувствуешь себя как-то больше на своем месте. А что может быть важнее?

Мен-та-ли-тет. Слово сложное, понятие зыбкое. В то, что есть такой зверь – национальный менталитет, я, признаться, не очень верила. Это чтобы склад твоей личности – от предпочтений в еде до степени врожденной толерантности – определялся местом рождения и загадочной «кровью предков»? Да после развеселых чистокровно-расовых экспериментов века минувшего и, без сомнения, века нынешнего, на эту тему и говорить-то страшно. Но вот вам: Татьяна Толстая, русская писательница, рассказывает. Усыновили в самом раннем младенчестве девочку-цыганку не цыгане. Обычное воспитание обычного младенца… В пять лет девочка начала гадать по руке. И собирать по всему дому все блестящие предметы – от фольги до колечек. Что тут прикажете думать?

Мне кажется, что эта маленькая цыганка (или как сказать политкорректнее – ромка?) неосознанно, но упорно, создавала вокруг себя комфортную, правильную, среду. Вот так вот поступали ещё предки – и выжили… Ой, я прекрасно понимаю на какую скользкую почву сейчас ступила. Но ведь это, в конце концов, не более чем личные домыслы и догадки.

Чтобы не утонуть в этой, теоретически бесконечно сложной и практически предельно простой, двуединой стихи – языка и сознания – подведу черту. Осознанно, целеустремлённо и злонамеренно прививая пренебрежение к украинскому языку, русификаторы, советизаторы и прочие дикари, по сей день пытаются (не вполне удачно) лишить меня Моего Правильного Места в Мире.

Собственно, в этом и состоит мой личный к ним счет.