По ком горит свеча?
Жила себе единой жизнью с глубинным народом, мало озабоченным тем, к чему приведет внутривидовая борьба на столичных «пагорбах». Привыкла.
Оттуда, с земли, она, эта битва, никак не способная повлиять на цену неуродившей в местных краях картошки, смысла имеет не больше, чем перекличка встревоженных баранов: «Бэ-э! — Мэ-э! — Бэ-э! — Мэ-э!»
Ну, бэ, ну, мэ — и чего?.. Обожрали по засухе, суки, всё, что можно обожрать, всё, до чего можно дотянуться. Это я про этих, про «справжніх» баранов. Да, собственно, и про тех…
Во, письмо подписала коллективное от села — против, мол, община, чтоб естественное озеро, питающее всю округу, под приватизацию сельсовет отдавал.
Мужики свезли петицию в соседнее село председателю, а тот палец им показал — не, не в этом смысле, хотя мог бы и в этом. Он свое уже наработал, хватит, чтоб и правнуки добрым словом вспомнили, ему больше не избираться. Но в том смысле палец в небо — откуда, типа, ветер дует, гром гремит…
Ну, с тем активисты и возвернулись. Теперь как сядут, как нальют, так друг перед другом выступают: не, в другой раз я ему, председателю этому, скажу — и дальше идет грозный монолог, перебиваемый другим суровым монологом — «я в район поеду и скажу…», а к концу второго литра — «танцуют» все, вместе со своими бабами, разноголосо, но бесстрашно бросая в отсутствующие рожи ненавистной власти всех этажей свое бескомпромиссное народное слово…
Так они «провоевали» и совхозную недвижимость, и совхозную технику, и совхозный скот, и выведенные из распаевания земли.
Так чего я там про бэ, про мэ?
Просто одни с бубенцами, а другие просто стадо.
Не, ну не всё так непроходимо, не всё. Вот, к примеру, знойный день к закату, всё переделано, фасоля собрана, огурцы политы, перцы «закрыты», листья сграблены…
Утомленное солнце ушло за гору, густо-зеленый плюш которой там-сям уже заметно тронут рыже-красно-желтыми сезонными пятнами. Рассеянный сноп еще жарких, но уже не обжигающих лучей золотит каменные вершины напротив. Отчего один край неба жемчужно-розовый, а второй — серо-голубой.
Над четкой линией гряды зависает ватный комок прообраза луны, ласточки неутомимо стригут прозрачность высоты, и постепенно бархатные волны быстро остывающего воздуха окутывают сад и тебя вместе с ним, и соседку вместе с тобой.
Пахнет яблоками, упаренными в траве под деревьями, лимонной мятой, сорванной к чаю, и чужой коровой, оставившей свой след где-то за изгородью. Лепота!
Тишь. Лист не шелохнется. Словно замерло все до рассвета. Ну там, дверь не скрипнет, не вспыхнет, тьфу-тьфу, огонь.
И только оса (на ос — урожай, но к вечеру они куда-то деваются), одиноко запутавшаяся оса в салфетке, накрывшей банку с кизиловым вареньем, производит впечатление вертолета, на котором чрезвычайный Нестор бдительно осматривает еще чудом сохранившиеся лесные угодья.
А так — покой и нега. Вечность. И бесконечность. То ли она плывет через тебя, то ли ты по макушку в ней.
И что-то такое в тебе проклевывается, что-то такое закипает — то ли восторг перед этим Божьим миром, то ли вина какая перед ним, то ли банальная слеза, этим восторгом, этой виной и порожденная.
Не, это просто закат, это надвигающиеся сумерки, межвременье — оно же час итогов, рефлексий и тоски несвершенности, особо выпуклой на фоне окружающего совершенства.
«Все говно», — я вздрагиваю, несколько не готовая по моменту к такой конкретности. «Все — говно», — с нажимом повторяет соседка, измученная молчанием.
«Огласите весь список», — еще задумчиво, отрешенно говорю я, но уже, как собака, стряхиваю с себя и вечность, и бесконечность, и покой, и негу.
«Все! — повторяет соседка. — Все они только себе, и ничего людям».
«Слушай, — говорю я, — ну на вас не угодишь. Ты глянь, как они наперебой обещают народу и то дать, и то. Вон, дытынок просто при рождении на всю жизнь будут наперегонки обеспечивать!»
Тема дытынок для соседки деликатная — она не рожала и уже не родит. Она просто говорит, что все они брешут и разговор переходит на двух беспутных коров молодого фермера, которые все время шастают по чужим огородам.
Сам он, состругав четверых детей, ничего против пособия на дытынку не имеет. Только все время удивляется: и чего никто не собирается так в государстве организовать, чтоб он мог взять под свою землю кредит, развернуться, не суя взятку в каждую чиновничью лапу, и сам кормить и своих детей, и свое государство?
Ах ты, Боже мой, говорю я, ты еще скажи, что хочешь быть крепким средним классом, уверенным в себе хозяином, перед которым власть становится на задние лапы. Ну ты прям сильно им всем нужен.
В стране идет президентская кампания (он поправляет — парламентская), не, ты не понял — всё, что происходит, это президентская кампания Виктора нашего Андреевича, с которым все остальные будут либо воевать либо торговаться, хотя одно не исключает другого, поэтому никаких радикальных реформ не предвидится, а хлещет популизм через край изо всех ртов, дыр и сил.
Так чего, говорит фермер, все эти перевыборы Рады зря?
Не, ну чего зря. Если хотя бы Мороз отморозится, сгинет в этих политристалищах — уже высшая справедливость.
Вон там Петр Симоненко уже в кресло спикера намылился. В коалиции с «Регионами». Ну, это ж мечта демократии и прогресса. Оранжевая революция, которая потрясла мир, — как пролог красного реванша?
Какой на хер реванш. Нормальная вещь: крупнейшие отечественные олигархи, выросшие кто из наперстков, кто на нарах, вводят в политическую моду красный презерватив многоразового использования.
Ну, попутно, конечно, шантажируя демсилы — не Ющенко, нет, тот персонально готов, а именно демократические силы: типа, чего — иль трахаться будем неестественным образом, или в широкую койку по расчету.
Не, Петр Николаевич — это очередное увлечение Владимира Владимировича. Ну да, проверенный кандал на украинскую ногу, шагающую (как бы) в Европу и — особо — в НАТО.
Слушайте, на этом пути произошло одно истинно событие: министр обороны портянки отменил! Не, ну страна со своим политикумом — она вроде не заметила этого рывка. Или, может, я чего не заметила.
Где заявления антинатовских борцов и хранителей союзно-славянских ценностей, я вас спрашиваю?
Где наша Натаха с акцией «Не сдадим родную портянку на поругание агрессору!»?
Где Леонид Грач с портянкой в нагрудном карманчике и на красном знамени?
Это ж так тихим сапом порушить исторические традиции, взрыть связующие корни, осквернить братское единство?!
Ёпсель-мопсель, до чего ж еще может дойти этот гражданский Гриценко — вон, американы уже переодевают своих служивых в шелковое белье, это ж какое превосходство сил над историческими кальсонами, овеянными доблестью и славой!
Кстати. О доблести и славе. А также о «Конституционности, Украине, Чести, Мире, Антифашизме».
От, Михалыч, от Волков, это ж надо такое удумать: блок «К.У.Ч.М.А.»! Ай да молодец, ай да герой! Отомстил таки Данилычу за свою неблагодарную отстраненность от когда-то царствующего тела.
Конечно, Кучма категорически против использования себя на утеху Михалычу, еще бы.
Михалычу б не только Леву Миримского, как символ «Чести», а и другого крымского авторитетного пацана, недавно откинувшегося Серегу Воронка рядом с собой усадить, как единство противоположностей. По меньшей мере, вся автономия будет в бешеном восторге.
Когда-то Михалыч, будучи еще в большой силе, задружив блоком с партнадстройкой ОПГ «Сейлем», мимо воли простимулировал сим фактом разгром этой бандитской структуры. Чем уже должен быть любезен народу. Гы-гы. Но то другие были времена.
фото УНИАН
Михалыч, ты чё залез в старые калоши? Либо-то точнее сказать — башмаки? Ну, разве что Данилычу по плеши потопать. Аж жалко рыжего.
Та, Януковича вот тоже жалко. В кои веки сорвался мужчина в глухие алтайские места — и даже там разнюхали, уже пишут, что ему не шаманы, а валютные бабочки — такого высокого полета, что и блядьми назвать неловко — коленки мяли. Заодно.
Ёлы-палы, лес густой, вы Люсю давно видели? Кто ж его осудит?! Железный мужик, этот Виктор Федорович, ей-Богу! Ну, как бугай — раз в год! Или там два.
Вот в моей деревне… Ой, нет. Зараза, не хочу, а все думается и думается.
Недавно глядела, как из-за горы выскочила (не выплыла, а просто выскочила) полная-преполная луна. На самом деле выглядевшая плоским оранжевым диском. Скрылась сразу за темными облаками, а потом, по причудливой игре небесных масс, проклюнулась в густых воздушных клубах очертаниями огромной растушеванной свечи. И так поплыла. Это было так неожиданно, жутко и странно.
И всё я думаю: по ком горит свеча? Не спрашивай, ах Боже мой, не спрашивай…