77 мифов Украины. «Пиррова» победа при Конотопе

Начало истории гетмана Выговского читайте в предыдущей статье «Выговский: блеск и нищета «западников»

Видео дня

Подавление восстания Мартына Пушкаря в начале лета 1658 года не привела к радикальному изменению ситуации в пользу сторонников Выговского. Как и следовало ожидать, разгром Полтавщины без ликвидации причин тамошней «фронды» - противоречий между прозападной казачьей «старшиной» и антипольским крестьянским и казачьим «демосом» - способствовал лишь «хронизации» конфликта. А также – постепенному «сбрасыванию масок» всех действующих сторон указанной истории.

У каждой из них, как сказали бы сейчас, «была своя правда».

Так, гетман со своими соратниками считал ключевым в решениях Переяславской рады первенство именно местной украинской администрации в решении всех кардинальных вопросов. Включая, естественно, и направления внешнеполитической ориентации.

Москва, с не меньшими юридическими основаниями, вытекающими из все тех же «переяславских» («мартовских») соглашений, акцентировала свою политику прежде всего на том, что население Украины считалось «подданными» Москвы. Вопросы же киевской автономии отодвигались северным соседом на периферию царско-гетманских отношений. Тем более, что хотя за гетманом сохранялось право собственной внешнеполитической деятельности, но после 1654 года с важными поправками любые договора с Польшей и Турцией должны были заключаться при участии и с обязательного согласия царя.

Поэтому явный «крен» Выговского в сторону Варшавы не мог не вызвать беспокойства Кремля. Кстати, это понимал и сам главный украинский «западник», избегавший открытого признания своего «полонофильства» (и, тем самым, открытого нарушения пунктов Переяславских соглашений) чуть ли не до Конотопской битвы. Тем не менее Москва принимала все более энергичные контрмеры, пусть и замаскированные под формально союзнические отношения. Так, московские воеводы все настойчивее пытались разместить свои войска в ключевых украинских городах и крепостях – под предлогом их «защиты от неприятеля». Некоторой аналогией такой «защиты» можно назвать современное размещение российского Черноморского флота в Севастополе.

Гладко было на бумаге…

Между тем движение в сторону Речи Посполитой шло после Полтавы полным ходом. Подавив очередное восстание в мятежном регионе, 8 сентября 1658 года под Гадячем гетман открыто выступил за союз с прежде главным врагом казаков – польской шляхтой. Собственно, поляки в лице видного дипломата Казимира Беневского сами предложили украинцам невиданные прежде условия возвращения в их подданство – Выговский просто максимально использовал их уступчивость.

По большому счету, те, кто говорит о том, что «Украине было бы лучше при успехе Выговского», формально имеют для этого определенные основания. Так, по условиям Гадячских соглашений, «Великое княжество Украинское» в составе Речи Посполитой приобретало огромные права. Возглавлять его должен был пожизненно избираемый гетьман, с территории княжества изгонялись униаты, организовывался университет и другие учреждения национального образования, местная администрация обладала практически всеми правами руководства независимого государства, за исключением учета мнений своих союзников Польши и Литвы, в международных отношениях. Правда, украинский статус Галичины по-прежнему находился под сомнением…

Весь вопрос заключался в другом: насколько серьезно эти самые «союзники» собирались соблюдать собственные обещания?

Увы, уверенности в этом не было даже тогда, не говоря уже о взгляде из современности. Недаром вышеупомянутому пану Беневскому пришлось по прибытию в Варшаву долго убеждать тамошних сенаторов и сейм ратифицировать подписанные им соглашения. В конце концов дипломат прямо признал, что «главное – подписать», вернув Украину в орбиту польского влияния, а потом можно будет и «дать задний ход».

Возможности «реверса» закладывались уже в самом тексте договора. Так, «равноправному украинскому союзнику» отчего-то предписывалось иметь всего 30 тысяч «реестровых» казаков (кадровых военных) – в 2 раза меньше, чем было до сих пор. Видимо, на случай, если кандидатура «пожизненно избираемого гетмана» не будет утверждена королем (процедура чего и была предусмотрена в Гадяче) с необходимостью последующего подавления возможного недовольства казаков.

Вообще, история показывает, что излечить польских панов от их «гонора» в отношении украинского «быдла» не смогли ни войны Хмельницкого, ни окончательная потеря Левобережной Украины в более поздний период. Яркий пример тому – гайдамацкое восстание в середине 18 века под ярко выраженными антипольскими и антишляхетскими лозунгами. Так что надеяться на «порядочность» «польского партнера» в вопросе выполнения прекраснодушных обещаний можно в той же мере, в какой незнакомые с войной юнцы безапелляционно изрекают: «Если бы в Сталинграде победили немцы, сейчас бы мы пили только баварское пиво». Забывая, что если бы сей напиток и стал им доступен, то разве что в качестве «батраков» в хозяйствах «бундесбюргеров».

Конечно, Москва в качестве союзника поступила в отношении украинской государственности не многим более благородно, чем неудавшиеся «польские партнеры».

Но, прежде чем пенять на чужое «вероломство», давайте задумаемся: а не стоит ли начать искать причину всех неурядиц с обретением реальной независимости с самих себя?

Вспомним о том, как даже реально великий гетман Богдан Хмельницкий именовал себя «гетманом его королевского (или царского) величества». И отказывался сам возложить на себя знаки завоеванного достоинства, ожидая соответствующей «грамоты» от польского короля, который им же был неоднократно бит.

Как тот же Выговский выторговал в Гадяче от этого же «венценосца» пожалование сотне казаков из каждого полка «шляхетского достоинства».

Да зачем было вообще доблестным запорожским «лыцарям» эта шляхетская подачка, если право на защиту своей свободы с оружием в руках они и так уже завоевали сами?!

Ответ, увы, стар, как сама наша история – все тот же проклятый «комплекс меньшовартости». Тем более неизлечимый, что те, кто больше всего пытаются «отучить» «маленьких украинцев» от этого комплекса (точно так же, как и их предки), все равно не мыслит существования подлинно независимой Украины вне то ли «Московской», то ли «Вашингтонской» империи. А если народ (и даже его так называемая «элита») не доросла до подлинной независимости – что ж удивляться, если никто из «добрых дядей»-соседей ее не предоставляет или норовит «оттяпать» назад?

Мифы Конотопской битвы

Но вернемся к событиям 350-летней давности. Осень 1658-весна 1659-го прошли под знаком реализации намеченного польско-гетманского союза. Вначале они ограничивались «пробой сил» – как, например, неудавшейся попыткой войск Выговского отбить Киев у воеводы Шереметьева (кстати, установившего в городе крайне жесткий режим, скорее похожий на «оккупационный», нежели союзнический).

Затем последовало участие части украинских казаков в военных операциях польских сил против России.

Ответом стал широкомасшабный военный ответ Москвы. Возникает вопрос: можно ли в полной мере назвать его «интервенцией»? С точки зрения сторонников Выговского, конечно, да. С другой стороны, «легитимность» наследника Богдана была на тот момент даже ниже, чем, скажем, таковая у Ющенко. Виктор Андреевич, несмотря на свой нынешний смехотворный 7-процентный рейтинг, по крайней мере, избран всеобщим голосованием. А его булавоносный предшественник пришел к власти фактически в результате интриги с участием верхушки казацкой старшины, боясь как огня «Черной Рады» - представительного избирательного собрания широких масс казаков и остального населения. Формально он являлся лишь «исполняющим обязанности» при законном гетмане Юрии Хмельницком. К тому же значительная часть территории и Сечь им просто не контролировались.

В ноябре 1658 года недовольные «западной» политикой Выговского избрали себе альтернативного лидера – «наказного гетмана» Ивана Беспалого. Позже появились и другие лидеры недовольного Левобережья.

Таким образом, в Украине на тот момент наблюдалось реальное «многовластие» и гражданская война. В таких условиях, думается, нельзя говорить о союзе всего «украинского народа» ни с Польшей, ни с Россией. Народ, его элита раскололись в своих разновекторных симпатиях и искали себе «внешних союзников». Посему термины «союзническая помощь» или «интервенция» в применении к политике тогдашней Варшавы и Москвы в отношении к своим симпатизантам употреблять, конечно, можно. Но разница между ними «стоит» столько же, сколько и таковая в отношении к «нашим доблестным разведчикам» и «зловредным иностранным шпионам».

Так или иначе, дело шло к Конотопскому сражению. Данная битва обросла таким количество противоречивых оценок, что истину, наверное, установить просто невозможно. Враждующими группами историков не подвергается сомнению, разве что только «скелет» происшедшего 29 июня 1659 года у Сосновской переправы близ старинного украинского города. Этот «консенсус» можно выразить одной фразой: «Конница князей Пожарского и Львова попала в засаду соединенной армии Выговского, поляков Потоцкого и татар Мехмед Гирея (последних было большинство) – и была наголову уничтожена, после чего главнокомандующий князь Трубецкой снял осаду Конотопа».

Далее начинается разнобой. Украинские историки (особенно современные) доводят число российских потерь едва ли не до 90 тысяч человек. Россияне уже «снизили планку» с прежних признаваемых 10 тысяч (начало 20 века) до жалких «4 с половиной тысяч» погибших. Точно также диаметрально противоположно оцениваются и дальнейшие действия Трубецкого: от «панического бегства, с потоплением большей части оставшихся при переправе», до «организованного отхода, с эффективным сопротивлением нападавшим оружейным и пушечным огнем».

Видимо, истина лежит где-то посредине. Так, согласно «Летописи Самовидца» 17 века, число погибших русских равнялось 20-30 тысячам человек, включая и утонувших при переправе через Сейм в ходе отступления Трубецкого на Путивль. С другой стороны, скорее всего, это было таки отступление, а не позорное бегство наголову разбитого военачальника. В противном случае ему, несмотря на все прежние заслуги, вряд ли доверили бы и дальше возглавлять русскую армию в Украине. Не стоит также отвергать версию и о панических настроениях в самой Москве, включая намерение царя «эвакуироваться» в связи с угрозой вторжения победивших при Конотопе союзников. Даже «грозный» царь Иван в 1571 году не считал зазорным уехать в Новгород, пока его войска останавливали орду крымского хана в битве под Молодино.

Хорошо празднует тот, кто празднует последним.

Так что победа над Москвой под Конотопом сомнений не вызывает. Дело в другом – имеет ли смысл делать из нее «символ» успешной антироссийской политики части тогдашней украинской элиты?

Война ведь дело, вообще-то, переменчивое. Удача стоит то на твоей стороне, то на стороне неприятеля. Тот же Выговский за полгода до Конотопа был пленен Шереметьевым, но отпущен под очередное нарушенное обещание о «вечной дружбе с Москвой». В сколь-нибудь серьезной исторической перспективе имеет смысл оценивать не исход одного отдельно взятого, пусть и важного боя, а всей кампании. Ну не празднуют шведы годовщину Нарвы и других славных побед Карла 12-го, а немцы – успехи своих «котлов» в 1941-42 годах. Потому что были, соответственно, Полтава, Сталинград, Берлин.

А успех Выговского под Конотопом (достигнутый прежде всего с помощью нескольких десятков тысяч татарской конницы) был фактически аннулирован всего через считанные месяцы. Для этого не потребовалось даже формального российского военного «реванша» – все решило массовое внутреннее недовольство политикой гетмана. И, конечно же, возвращение в Крым татар, чьи улусы в их отсутствие здорово потрепали запорожцы во главе с знаменитым кошевым Иваном Сирко.

Привилегии казацкой старшине, дарованные ей Гадячем, абсолютно не интересовали простых крестьян и казаков, зато в их сердцах глубоко сидела память о польских угнетателях. Поэтому то, что должно было стать триумфом украинского «западничества» – ратификация (пусть и с оговорками) Гадячских соглашений Сеймом, стало началом быстрого краха этой политики. Как минимум, на тот период. Посланцев Выговского, читавших текст договора перед народными представителями, попросту изрубили саблями. Чуть позже такая же участь постигла и последнюю опору гетмана, 10-тысячную армию его наемников под предводительством «идеолога» украинского «западничества», полковника Юрия Немирича. Самому победителю под Конотопом осенью пришлось бежать в Польшу. Он резонно решил не рисковать, лично выполняя требование казацкой Рады «сложить булаву», и предпочел «послать ее по почте».

А уже 17 октября 1659 года состоялась новая «Переяславская рада», где под патронатом «побежденного» воеводы Трубецкого казаки подтвердили решения Переяслава «первого». И, кстати, были вынуждены добавить под давлением «москвичей» в текст соглашения новые пункты, еще более ограничивающие украинскую автономию. А затем на созванной по настоянию Трубецкого «Черной Раде» – наиболее репрезентативном органе народного представительства – были подтверждены гетманские полномочия Юрия Хмельницкого.

Весьма поучительная и дальнейшая судьба самого Выговского. Поляки, надо отдать им должное, «не забыли» заслуг своего союзника, вознаградив его должностью воеводы Киевского и званием сенатора. Но, судя по всему, таких «регалий» бывшему гетману было мало. А может, как знать, в конце жизни он и вправду решил радикально пересмотреть свои жизненные позиции. На этот счет существуют две версии. Первая – экс-гетмана оклеветали, обвинив в «измене». Кстати, с подачи «родственничка» (женатого на вдове Данилы Выговского, дочери Богдана Хмельницкого Степаниды) нового гетмана Правобережья Павла Тетери. После чего польский полковник Маховский и приказал расстрелять «изменника».

Тем не менее часть историков, в частности Костомаров, считают, что «измена» Варшаве со стороны «воеводы Киевского» таки была вполне реальной – Выговский решил принять сторону Москвы, видимо, не без гарантий возвращения ему гетманства. Правда, в своем прежнем стиле после 10-часового военно-полевого суда он, как и в 1658 году, уверял Маховского и Тетерю в своей «верности» текущему покровителю, требуя положенного ему по статусу королевского суда. Судя по всему, именно поэтому обвинители не рискнули официально привести приговор, граничащий с самоуправством, в исполнение. Посему бурная жизнь видного украинского политика была прервана якобы «случайным» выстрелом какой-то «пешки» из польского отряда, в чем Маховский, по отдельным данным, потом даже «каялся» в своих «объяснительных» Варшаве.

Увы, на этом кровопролитная гражданская война в Украине не закончилась. Ведь весь «набор» «векторов» внешней политики, заданный еще при жизни Богдана, не исчерпался – оставались еще турки и шведы. Но об этом – в следующих мифах.