Мифы русификации и реальность украинизации
Одним из базовых оранжевых аргументов в пользу тотальной украинизации является утверждение о проводимых в Украине столетиями русификации и «великодержавном угнетении всего украинского». Из этого выводится тезис о необходимости предоставления украинскому языку «особых условий», которые компенсируют «многовековые гонения». «Штатные украинцы», выступая за применение самых жестких административных мер давления для внедрения того, что они называют «украинской культурой», как будто специально демонстрируют ее нежизнеспособность, неконкурентоспособность и невозможность самостоятельного развития без силовой поддержки. Но это их дело – пусть сами разбираются в своем свидомом болоте. Удивляет другое – иногда вменяемые и порядочные люди некритично воспринимают выдумки о «русификации», особо замечательные тем, что в них нет ни единого слова правды. У некоторых рефлексирующих русских интеллигентов выработался своеобразный комплекс мнимой вины перед украинской культурой, и они начинают каяться за несуществующие грехи прошлого.
Бездумная готовность принять искусственно созданный миф «русификации» тем более опасна, что за согласием с одной ложью всегда неминуемо следуют другие «компромиссы». Скажем, почему бы тогда «политкорректно» не назвать палачей и садистов ОУН-УПА «повстанцами», а то и «борцами за свободу».
На самом деле и во времена Российской империи, и в СССР никогда и никакой русификации по отношению к украинскому (малороссийскому) населению не было в принципе. До 1917 года имперская идеология базировалась на формуле триединого русского народа и понятно, что при этом было бы абсурдно русифицировать русских (какими всегда считались малороссы-украинцы). Петербург так же спокойно относился к малороссийским особенностям и языку, как, скажем, к своеобразию поморов, сибиряков или разных казачьих войск. Тем более, что в отличие от майданной Украины и других националистических режимов, в империи Романовых этнический вопрос был вообще глубоко периферийным. Национальность не указывалась ни в одном документе и никак не влияла на жизнь или карьеру – для империи значимыми были только религиозная принадлежность и политическая благонадежность.
Никто и не думал ограничивать каким-либо образом права украинской культуры, о чем свидетельствует свободная деятельность всяческих «украинофилов» даже во времена жутко «реакционного» Александра III. Более того, вряд ли тогда в самых демократических республиках Европы разрешили бы деятельность организаций, под прикрытием развития национальной культуры занимавшихся плохо скрытой пропагандой сепаратизма на иностранные деньги. То, о чем раньше благодушная и неповоротливая русская полиция только догадывалась, сейчас, благодаря архивным документам, стало доказанным фактом. Из Вены широким потокам, сразу по нескольким линиям (включая и военную разведку) шло финансирование как «украинофильских» организаций в целом, так и многих их лидеров. Например, небезызвестный Михаил Грушевский многие годы находился на полном содержании австро-венгерского Генштаба, перечислявшего деньги пану профессору через подкрышную львовскую «Просвиту». Как видим, методика использования спецслужбами НПО для подпитки и поощрения своих «клиентов» была изобретена задолго до создания ЦРУ.
Трафаретным примером «украинофобии» в современных учебниках служит так называемый Эмский указ. «Так называемый» - потому что такого указа не существует. Были утвержденные императором Александром II в немецком курортном городке Эмсе рекомендации специального совещания. Но рьяные обличители «указа» никогда не приводят сам текст. По простой причине. Из него совершенно очевидно, что целью утвержденных мер была вовсе не «борьба с украинским языком». Планировалось поставить преграды для ввоза революционной литературы из-за границы на мове и защитить малороссийское население от полонизации и окатоличивания, проводившиеся через отрыв от единого русского народа.
Лучшим подтверждением подлинных мотивов Эмского указа является то, что и после его выхода писатели без малейших проблем печатали произведения на мове, малороссийские театральные группы с успехом выступали под покровительством губернаторов, без проблем выходили украинофильские газеты и журналы. Последние, правда, иногда закрывались, но отнюдь не «из-за преследования всего украинского», а по причине «антиправительственной пропаганды», как и многие газеты по всей России.
Кстати, очень любопытно, что самые горячие украинофилы предпочитали плакать о тяжелой доле нэньки в основном на русском языке. Петлюра, издававший в Москве на щедрые субсидии русской либеральной общественности журнал «Украинская жизнь» категорически отказывался перевести издание на мову, понимая, что после этого его будут читать единицы.
Еще более абсурдна легенда о «советской русификации». Тут националисты явно действуют по знаменитому геббельсовскому принципу, гласящему, что если многократно повторять самую чудовищную ложь, то в нее, в конце концов, поверят. Практически все годы Советской власти, официальным курсом была не русификация, а УКРАИНИЗАЦИЯ. Причем, сначала она была провозглашена в Москве, когда Ленин объявил курс на «коренизацию» и только потом подхвачена местными холуями.
Первый секретарь ЦК КП(б)У, окончивший Сорбонну, старый большевик Дмитрий Мануильский в 1923 году был смещен за неприятие украинизации. Вместо него поставили безлико-управляемого Эммануила Квиринга, готового исполнить любое указание начальства. Фактически власть в республике перешла к группе Скрыпника-Любченко-Петровского считавшей, что русский язык (как язык «контрреволюционной городской интеллигенции и буржуазии») следует искоренить всеми доступными диктатуре пролетариата способами, а его место должна занять мова «социально близкой» малограмотной «сельской бедноты». И не только теоретически считали – за русский язык увольняли с работы и прибегали к другим методам репрессивного давления в стиле тех жестоких времен. За два года коммунисты закрыли почти 90% русских школ, практически все русские театры и учреждения культуры, полностью украинизировали деловодство и документацию, что привело к массовому выезду из Украины высококвалифицированных специалистов.
Украинизаторы кончили плохо, но отнюдь не из-за гонений на русский язык. Пришлось сполна ответить за созданный благодаря их стараниям массовый голод 1932-1933 годов, ликвидация которого нелегко обошлась Центру. Украинизация перестала быть столь беспощадной, но продолжилась в более спокойной форме. Пусть и в меньшей мере, но все последующее партийно-государственное руководство УССР придерживалось принципов «ленинской национальной политики», из которых логически вытекало ограничение прав русской культуры. Культуры, не менее родной для Украины, чем для Великороссии.
Вторая бурная волна украинизации нахлынула в 1953 году, когда Берия несколько месяцев был в Кремле «не первым, но и не вторым». Вероятно, бериевская «коренизация» стала бы еще более активной, чем скрыпниковская, но не судьба – хозяин Лубянки был расстрелян в подвале штаба Московского округа ПВО.
Третья волна накрыла страну при Шелесте, решившего при ликвидации культа личности Сталина «вернуться к истокам ленинизма» - опять начали закрываться русские школы и все в приказном порядке переводиться на мову. И никто в великодержавной Москве не мешал Петру Ефимовичу вытеснять русский язык и культуру из республики целых девять лет - с 1963-го по 1972 год, а его снятие объяснялось «схваткой бульдогов под ковром» в брежневском окружении.
Пришедший на смену Шелесту Щербицкий, остановил наиболее одиозные украинизаторские мероприятия предшественника, но и ему и в голову не приходила абсурдность самой политики предоставления искусственных преимуществ украинской культуре (или того, что ею считалось) за счет русской. Например, дефицитные по тем временам книги издавались в никому не нужном переводе на мову, огромными тиражами выпускалась макулатура сервильных «пысьмэнныкив», престижные специализированные английские школы были в подавляющем большинстве украиноязычными (иначе на украинский язык обучения не набралось бы минимально необходимого количества учеников).
В общем, не будь «русификаторской» Советской власти, мова сейчас занимала бы примерно те же позиции, что бретонский язык во Франции. Впрочем, логика и благодарность никогда не были отличительными признаками особей «svidomit vulgaris» из тупиковой ветви человеческого развития.